В общем, я не удержалась и все же написала еще одну главу. Прошу простить за опоздание! Спасибо за отзывы! Наводящие вопросы Luky-chan помогли мне вновь разложить все по полочкам.
Объяснения автора в комментариях под главой.
читать дальше
Глава пятая
Смотри, как облаком живым
Фонтан сияющий клубится;
Как пламенеет, как дробится
Его на солнце влажный дым.
Лучом поднявшись к небу, он
Коснулся высоты заветной -
И снова пылью огнецветной
Ниспасть на землю осужден.
(Тютчев Ф.И., «Фонтан»)
Тсуна упорно идет вперед, ногами подбрасывая хлопья снега, лежащие на дороге, вверх. Ему ни о чем не хочется думать, да и мысли, приходящие в голову, абсолютно глупые и неправильные.
Он чувствует себя так, словно может усесться на корточки, обхватить голову руками, сдавить виски изо всей силы и кричать, умолять небо и поле вокруг него и срывать голос. Волк внутри уже отряхивается от оков заклинания, скулит, будто подбитая собака, и опускается, зарывается глубже, в пол клетки.
Это неправильно, неправильно, ничего не было, - но он трет свои губы, и у него нет сил избавиться от привкуса губ Гокудеры, его лучшего, черт возьми, друга!
Он не винит его, не хочет винить, Тсуна вовсе не обижен, просто ему впервые в жизни страшно, что он не может увидеть в душах людей их настоящих.
Все в порядке, все хорошо! - он уже кричит внутри, про себя, и в ушах отчаянно звенит отлаженная сталь голоса Хибари: «Никчемное травоядное».
Почему-то мысль о вожаке быстро охлаждает его голову, и он останавливается, запнувшись на сугробе. Оборачивается, но в бесконечно белом пространстве не видно ни серой шапки, ни коричневой куртки друга.
Где он? Мысли вновь начинают с паникой проноситься, и он не может ухватиться ни за одну и связать их воедино. Его руки трясутся, но он лишь сжимает их в кулаки и бежит обратно. Поворот, еще один, вот место, притоптанное ими... Но Гокудеры... нет.
Его словно и не существовало.
Тсуна вглядывается, наклоняясь и приседая, в следы на снегу, но... не видит. Они же были только что! И не могли же ему привидеться эти два ничем не омрачаемых дня! Он не сумасшедший, нет, не...
Тсуна сжимает зубы, отчаянно кусает губы, чувствуя терпкую кровь на языке, но не может сосредоточиться или собраться.
Все. Хорошо. Все в порядке.
Он облегченно выдыхает облако пара, когда понимает, что следы - вот они, он просто посмотрел не в ту дорогу, а это - всего лишь развилка. Не иллюзия же, верно?..
Тсунаеши успокаивается, но руки не подчиняются, продолжая все так же нервно трястись, не останавливаясь. Контроль над собственным телом безвозвратно утрачен, и ему остается лишь упасть на колени и переждать буквально пару минут.
Сердце пропускает ход, и грудь быстро сжимается от осознания того, что все-таки он натворил. Оттолкнул. Предал. Оставил, хотя говорил, что никогда не сделает этого даже под пытками. Че-е-ерт!
Щека страдает от напоров зубов еще раз, а Тсуна выплевывает кровь в белый снег. Он тут же проседает под горячими каплями, и Тсуна осознает, что уже может встать, не беспокоясь о трясущихся коленях.
- Все хорошо, все в порядке, успокойся, - бессвязно шепчет он, ободряя себя и потирая затекшие плечи.
Он обязательно найдет Гокудеру. Он не мог его оставить или бросить. И он найдет, извинится, попросит прощения, будет умолять простить его хоть на коленях и добьется своего. А потом они будут друзьями, как и раньше.
Тсуну словно обухом ударяет по голове, потому что он понимает. Что ничего «как раньше» не будет.
И надо принимать решение. Едино правильное.
Ведь компромисса не дано, и от его ответа зависит не только его дальнейшая жизнь, но и судьба его родного товарища, который был с ним с времен поступления в стаю, не бросая и оберегая от едких возгласов.
Все будет хорошо.
«Обещаю», да?
Тсуна грустно усмехается и встает, пристально вглядываясь в запутанные волчьи следы в глубоком слое снега.
Гокудера не хочет, чтобы его нашли. Но он обязательно вернется. Не может не вернуться.
Он должен. Он обещал.
***
Тсуна бредет по заснеженной тропе в бесконечном поле уже во второй раз. Он не торопится и все время оглядывается по сторонам, будто надеется кого-то увидеть. Но все тщетно.
Тсуна отгоняет от себя малейшие мысли о том, что будет, если Хаято не вернется. Он вернется, верит Тсуна, обязательно. И если потребуется, он тоже может его поцеловать, хотя все внутри противится этого. И переворачивается, сжимая грудную клетку.
Если Он признается, что любит, Тсуна не будет лгать или изворачиваться. Он примет эту правду и останется с другом. Он слишком боится его потерять, слишком к нему привязан, потому сделает все, чтобы удержать его рядом с собой. И он попробует, обязательно попробует сделать все так, чтобы влюбиться.
А что будет после?
Тсуна останавливается вновь, уставясь в небо.
Ему придется целовать Гокудеру, обнимать его, раскрывать перед ним душу и оголяться, обнажаться до малейших страхов и...
Тсуну выворачивает от одних только мыслей, и он отплевывается проглоченным на завтрак орехом.
Он не сможет. Он любит Гокудеру лишь как друга, готов отдать ради него жизнь, но дружеская привязанность не подразумевает продолжение отношений. Тсуна ему доверяет, позволяет защищать, спокойно может повернуться спиной и знать, что никогда не получит туда ножа. Однако сейчас Тсуна отчетливо чувствовал этот тупой заржавевший нож между лопатками. Там, где, чуть не дотянувшись, находится трепещущая живая душа.
Для того, чтобы полюбить кого-то, надо подходить ему по всем принципам, и если влюбляется один, то рано или поздно влюбляется и второй - Тсуна это знает, ему талдычили это с детства, но... Волк не может заставить полюбить себя уже влюбленного в другого.
Так неужели Тсуна тоже кого-то любит? Или это Гокудера надумал себе не пойми что? Ведь он вечный романтик, читающий много книг... Или же... они не волки?
Пф, нет, глупости. Внутренний волк согласно фыркает, вытирая заслезившиеся глаза лапой, осторожно, не задевая морду острыми изогнутыми когтями.
Как они не могут быть волками, если они умеют оборачиваться, если они перевертыши, в конце концов?
Так, так, все хорошо. Твои мысли не туда ведут тебя, Тсунаеши.
Он устало вздыхает и тут же выпускает весь воздух, накопившийся в легких.
Сейчас дело не в том, что произойдет с ними, а в том, осудят ли Тсуну или оправдают. Суд, без сомнения, справедлив, но что-то непонятное гложет его изнутри, не дает покоя...
Если правильно расставить приоритеты, выходит так, что сейчас он должен пулей нестись в Суд подавать заявку.
Ну что ж. Так и сделаем.
***
Пропуск в город сформирован почти сразу же, как только он приближается к заставе. Два угрюмых оборотня-медведя воззрились на новоприбывшего, после вручая ему светящийся пергамент.
- Перо есть? - глухо, отхаркиваясь, спрашивает первый.
- Да, - Тсуна кивает, пытаясь не отводить взгляд от подозрительных стражей.
- Тогда расписывайся, - прикрикивает второй.
- Не слишком-то вежливо, - бубнит Тсуна, но, покопавшись в рюкзаке, выуживает перо и черкает острым наконечником по запястью. Сразу же выступают капельки крови.
- Даже читать не будешь? - недоуменно хмыкает второй.
Тсуна не умеет читать. Он выучил лишь азы, устную речь освоил в совершенстве, но письменную... Ему гораздо проще прочесть то, что написано гномьим или саламандровым языком, но язык оборотней...
- Нет. - Отмахивается Тсуна. Риска все равно нет. Он минимален.
Он старательно выводит вензеля своих инициалов, смотря, чтобы не дрогнула рука и кровь не расплескалась на ценный пергамент. Когда последняя точка была прописана, пергамент вдруг скрутился и замерцал, а медведь дал ему деревянную карточку в руки.
- Ее надо повесить на шею.
Тсуна согласно кивает, продевая голову сквозь кольцо жесткой грубой веревки. Чужим, неклановцам, не позволено было даже дотрагиваться до чужой шеи, не говоря уж о простом продевании пропуска.
- В городе запрещены убийства. Как только у тебя возникнут мысли его реализовать, веревка на твоей шее затянется сразу и без промедлений. - Охранник говорит грубо и презрительно, оглядывая худого нахохлившегося паренька в тонкой куртенке. - Так что не вздумай что-либо учинить.
За Тсуной нет очереди, да и на глаз нет никого, кто бы мог еще занять этих говорливых стражей, так что ему остается лишь кивать и моргать через раз, чтобы не нарваться на оскал или недовольство.
- Пропуск надо постоянно обновлять, будешь приходить сюда каждую неделю.
- М-мне столько не нужно, - пробует улыбнуться Тсуна.
Не повезло. Медведи лишь ощериваются на его проявление дружелюбия, сразу давая понять, что подобного нахальничества со своей стороны не потерпят. Тсунаеши, скривившись, наклоняет голову ниже.
С этими парнями лучше не ссориться.
- Проходи.
Пергамент мигает, делится на две половины, одну из которых ему дают (там были написаны правила поведения в городе, и Тсуна всерьез намеревается их прочесть, улегшись на мягкую кровать в гостиничном номере), а другую оставляют себе. С его подписью, выведенной кровью.
Если что - его теперь могут с легкостью найти - непременное условие для проживания в этом городе. Оно снижает риски и позволяет уменьшить как круг подозреваемых, уличенных в происшествии, так и сократить преступную деятельность.
Никто не хочет быть пойманным.
Мысли о друге внезапно ввинтились в голову, но Тсуна тут же их отгоняет, кивнув стражам и пройдя сквозь дверь, покорно расступившуюся перед ним.
Там, где раньше было пустое белое пространство, теперь раскидывается огромный яркий город, захвативший Тсуну шумом и поглотивший его в шумящей толпе.
Он осторожно оглядывается, не видя привычного снега, снимает куртку и зажимает ее подмышкой, старательно обходя опасно накренившиеся лавки с фруктами, овощами, тканями. Он попал на городской базар.
- Па-а-адхади, па-а-акупай путева-а-ачки, - чрезмерное «аканье» и это нелепое стихотворение нервируют Тсуну, однако он ничего не может поделать - продавец не местный, и для языка оборотня у него действительно неплохо получается выговаривать сложные слова. - Па-а-а гора-а-аду!
Тсуна недолго раздумывает над предложением торговца и мысленно соглашается со смешливым волком, что он враз здесь потеряется, не в силах понять, где юг, где запад, а где вообще лево.
Проход в город давно закрылся, и Тсуне совсем неоткуда отталкиваться - толпа его закружила и унесла далеко от того места.
Но все же в сердце росточком радости появляется ощущение, что он не один, что эта толпа думает и движется, как единый большой слаженный механизм, и Тсуна с улыбкой вливается в него, позволяя нести себя течением живых масс прямо к этому улыбчивому брюнету.
- За сколько, - он пытается отдышаться. - Продаешь?
Меткий глаз окидывает запыхавшегося мальчонку и отвечает:
- Три своны.
- Три своны?! - ахает и возмущается одновременно Тсуна, вкусив нравы и законы рынка.
- А что не нра-а-авится? - парень подмигивает проходящей мимо белокурой красотке, которая, кокетничая, хихикает, и вновь поворачивается к своему покупателю. - Тогда-а-а две своны.
- Тридцать пень и не больше, - категоричен Тсуна, называя цену в десять раз меньше предложенной. Она, разумеется, тоже завышена, но зато округла - это, несомненно, польстит жителю города. - В честь грядущего праздника, - намекает на гостеприимство он, зная положенные традиции. В этом мире оборотней все крутится вокруг чисел, их местоположения, порядка. А потому делящееся на шесть число изрядно порадует умелого продавца.
- Тридца-а-ать шесть, - улыбается парень, и две татуировки на его щеке тоже растягиваются в улыбке, и Тсуна жмет ему руку, соглашаясь, доставая из рюкзака мешочек монет, которые скопил.
Он неловко отдает ему тридцать шесть пень, касаясь обнаженной ладони кончиками пальцев, а тот улыбчиво отдает ему замечательную и красочную карту города.
- Она-а-а са-а-а встроенным на-а-авигатором, позволит определить местоположение. Если на-а-ажмешь на кра-а-асные точки, перед тобой появятся изобра-а-ажения зданий. - Приятным баритоном оповещает черноволосый, сверкая черными глазами.
- Спасибо, - чуть склоняет голову Тсуна.
- Надеюсь, мы больше не встретимся, - церемонно отвечает торговец, тут же поворачиваясь широкой спиной к оборотню. - Мое имя Ланчия.
Доверяет. И не хочет, чтобы мы виделись в бою: как враги или как союзники, - догадывается Тсуна.
- Тсуна, - говорит он.
А иначе - зачем вообще видеться с неклановцами?
Тсуна оглядывается в поисках укромного уголка, чтобы была возможность, не подвергая опасности содержимое рюкзака, облокотиться и посмотреть, где же здесь находится Суд.
В последнее время он бывает в городах нечасто, а потому совершенно не запоминает все переулочки, площади и здания, полагаясь на друга... Нет, (Тсуна похлопал себя по щекам, забывая про карту в руке) не думай об этом.
Наконец он находит взглядом то, что искал, заприметив уголок у каменной теплого песчаного цвета стены, ничем не загороженный и скрытый от потайных глаз.
Он прорывается туда практически с боем, идя наперерез спешащим существам: все же там жили не только оборотни, хотя преимущественно, они.
Наконец, отдышавшись, он прислоняется к долгожданной стене и раскрывает, чуть тряхнув для оснастки, карту.
Ему определенно надо пойти сначала вперед - зеленая точка мигает - затем повернуть направо, там, где горит вывеска «Пивной боб», далее дойти до фонтана и пойти дальше (заодно и где фонтан выяснил), по желтым камням, которые приведут его именно туда, куда он и намеревается попасть - к Суду.
Лишь от одного слова становится страшно. Интересно, как он выглядит снаружи и изнутри?..
К сожалению, на карте эта точка не обозначена - видимо, посчитали богохульством вносить изображение. Ну и пусть.
Плечи Тсунаеши вздрогнули, но тут же опустились.
Ему еще не приходилось бывать в том здании, но Кея говорил, что ничего страшного в нем нет, и все вершится так, как и положено - правым дается свобода, лжецам, ворам и убийцам - тюрьма или скорая смерть или легкое наказание: депортация или на выбор пострадавшего (живого, естественно) что-либо другое.
Тсуна искренне надеется, что Судьи будут справедливы. Но он готов понести всю ответственность. Тем более Кея его обязательно защитит.
На его лице появляется робкая, непонятно откуда взявшаяся улыбка.
***
Здание Суда снаружи великолепно и идеально: высокое, тянущееся к небу - и как только Тсуна не мог увидеть его издали, не понять, что это оно и есть? - представляло собой строгий замок без украшений, без восседающих горгулий - хранителей порядка - и чашей весов.
Почему-то Тсуна чувствует себя разочарованным и обманутым, безуспешно пытаясь найти схожесть строения с рисунками и изображениями в книгах, стащенных у Кеи, и этим... зданием Суда.
Наивные мечты разбились, даже не осуществившись, и Тсуна тоже чувствует себя разбитым, ощущая, как разочарование остро колет сердце и душу.
Волк согласно тоненько завыл.
Тсуна улыбнулся.
Ему приходится буквально перебегать широкую дорогу, пища от страха, когда перед ним за секунду до столкновения останавливались самоуправляемые кареты и кэбы, лошади. Здесь нет никого, кто бы смог остановить или показывать направление движения, урегулировать его, и потоки несущихся средств передвижения просто так не останавливаются, лишь убыстряются, и Тсуна в который раз успевает подумать, как же здесь все изменилось.
Хотя он и бывал здесь, в именно этом городе, лишь два раза, когда только поступил в клан Хибари-сана. Неприятные воспоминания.
Он ежится, хотя на улице тепло. В городе вообще стоит лето, и Тсуна думает, что это все из-за магии и переноса. А вообще... не все ли равно? Это слишком сложно, чтобы все разнести по полочкам.
Наконец он достигает массивных ольховых дверей. Ольха по природе своей очень хрупкое дерево, однако под влиянием магии становится тверже металла, а потому просто постучать по ней нельзя, Тсуна это понимает.
Он забывает напрочь все инструкции Хибари, но лишь одно вертится у него в голове: надо расписаться и подать заявку на назначение времени.
Парнишке немного страшно, но он вновь и вновь обрыскивает глазами то, что может пригодиться.
Немного погодя к нему подходит какая-то женщина в черной мантии. У нее гладкое, не омраченное печалью и страданиями лицо, мягкие черты, тело, скрытое за полами хамра - одежды, сделанной из плотной кожи редких существ. Она ступает неспешно, кажется, будто плывет по воздуху. Тсуна поворачивается к ней и ждет, скрывая свой страх. Кажется, что она некий призрак из прошлого, но размыкающиеся тонкие бледные губы произносят слова:
- Возьми пергамент там. - Она указывает рукой на стоящий рядом столик на четырех ножках, не оставляя времени на «Выканье», сразу же переходя на дружелюбный тон.
Он послушно подходит, берет бланк и заполняет его, пытаясь вчитаться в слова. Ему помогает она же, размерно произнося слова: «Вы обратились к Нам, Высшим судьям, чтобы искупить свои грехи и восстановить нарушенный баланс равновесия. Просим Вас оставить свое сообщение на последней строке, указав имя, клан, расу и просьбу печатным шрифтом». Женщина улыбается ему, и ее красноватые волосы на минуту покрываются золотистым цветом солнца.
- Меня зовут Бьянки. Прошу Вас, напишите здесь.
- Б-благодарю. - От волнения у Тсуны пересыхают губы, и он быстро облизывает их языком. Это божественно чистое создание, и ему неудобно стоять перед ней в своей запыленной одежде. Поэтому он дожидается, пока она положит пергамент обратно на стол, и благоговейно проводит кончиками пальцев по местам, где она только что касалась.
Он неловко и быстро пишет, что оспаривает возможность самоубийства, описывая мотивы, приведшие его в город Мертвых. Приписывает, что находится под опекой Главнокомандующего западными землями Хибари Кеи, пишет свое имя, указывает расу - волк-оборотень.
Когда поворачивается, чтобы отдать пергамент Бьянки-саме, он видит, что она уже протягивает к нему руку - прекрасную, белую руку - и он думает, что сделал бы все возможное, чтобы она была ничем не запятнана до самой старости, смерти... вечности.
Она ласково улыбается ему и забирает листок, относя его к дверям и осторожно опуская в металлическую коробочку.
- Приходи завтра, в семь часов утра. - Ее лицо, когда она улыбается, не покрывается морщинами, а возле глаз кожа не собирается "лучиками", но Тсуна уверен, что отдал бы все, лишь бы она осталась неприкосновенной.
И душа всю оставшуюся дорогу пела, когда он, пошатываясь от нахлынувших чувств, бредет обратно, уже увидев гостиницу на другом конце города.
Он вновь проходит мимо фонтана, на котором сидит знакомая фигура.
Властная и одновременно обманчиво расслабленная.
И Тсуна не может поверить своим глазам и отшатывается, запинаясь о мостовую кладку.
Хибари Кея, что обязан был придти только завтра, смотрит на него в упор, сидя на рифленом бортике фонтана.
Словно укоряет за что-то, но одновременно и очень доволен.
И Тсунаеши совершенно не хочется узнавать, чем.
Он делает шаг, другой назад, пока не замечает смазанную тень и вдруг появившееся позади тепло не упирается и не греет ему спину. Его внезапно обхватывают руками и прижимают к себе, ловко делая подсечку под ноги и забирая обратно, к зданию Суда.
- Х-хибари-сан! - от испуга заикается Тсунаеши, отчаянно стараясь выбраться из совсем недружеских объятий.
- Тише, зверек, - шепчет ему Кея на ухо, слегка прикусывая самый кончик. - Будешь вырываться - камикорос.
И Тсунаеши послушно затихает, даже и не догадываясь, что его ждет неприятнейшее открытие и известие.
Ведь когда они - Кея с Тсунаеши на руках - доходят до здания Суда, Кея берет в руки листок, перед этим опустив ошеломленного Саваду на мостовую, и аккуратным почерком вписывает свое имя, кратко и лаконично излагая следом: «Вчера на базе Намимори были совершены жестокие убийства посредством взрывов. Прошу найти время для обговорения расследования. Из посторонних при мне будет член моей стаи - Тсунаеши Савада. Прошу Вас принять нас в одно время, так как это дело не требует отлагательств».
Тсунаеши смог прочитать это лишь потому, что как только Кея дописал, Бьянки-сама прочла его письмо вслух. Но этого ему вполне хватило для того, чтобы осесть на мостовую и бессмысленным взглядом уставиться в безмолвный камень.
В его дом кто-то забрался. И возможно, что некоторые друзья по... гибли.
Он уже не чувствовал, как его безвольное тело подняли вновь и, прижимая к груди, укутали в плащ, а затем понесли в гостиницу. Однако тепло дарило успокоение и счастье в душе. Поэтому Тсуна расслабился и позволил побыть себе чуточку слабым. Лишь на малое время. Теряясь в пространство и проваливаясь в сон, занятый друзьями и знакомыми, оставленными на базе. Кошмары уходят тут же, стоит лишь Хибари приложить холодную ладонь к горячему лбу Тсуны. Он будет оберегать сон своего маленького зверька.
Кея равномерно шел по дорожке, прижимая к себе того, кто неожиданно стал занимать все его мысли, и тихо улыбается уголками губ, чувствуя приятную тяжесть и податливость тела Тсунаеши.
Объяснения:
читать дальше1. Кея действительно должен был выйти через день после Тсуны - он так и планировал, однако из-за чрезвычайных обстоятельств (в след. главе) ему пришлось волком добираться до города. Он уже успел заметить их поцелуй и реакцию Тсуны, так же встретился с Гокудерой и поговорил с ним.
2. У Тсуны шок. Организм просто не может справиться с навалившимися на него проблемами. Не забывайте, что Тсуна еще ребенок - 17 лет по меркам оборотней - ничто. Да, Кее намного больше.
3. Те два медведя-оборотня - стражи порталов, ведущих в другие миры. Мир Анко - многослоен, а потому этот город (город Трёх, упоминается в зарисовках-фентези, однако события в этом фике происходят куда раньше) находится "над" планетой Анко.
4. Бьянки - оборотень.
Спасибо за внимание.
Объяснения автора в комментариях под главой.
читать дальше
Смотри, как облаком живым
Фонтан сияющий клубится;
Как пламенеет, как дробится
Его на солнце влажный дым.
Лучом поднявшись к небу, он
Коснулся высоты заветной -
И снова пылью огнецветной
Ниспасть на землю осужден.
(Тютчев Ф.И., «Фонтан»)
Тсуна упорно идет вперед, ногами подбрасывая хлопья снега, лежащие на дороге, вверх. Ему ни о чем не хочется думать, да и мысли, приходящие в голову, абсолютно глупые и неправильные.
Он чувствует себя так, словно может усесться на корточки, обхватить голову руками, сдавить виски изо всей силы и кричать, умолять небо и поле вокруг него и срывать голос. Волк внутри уже отряхивается от оков заклинания, скулит, будто подбитая собака, и опускается, зарывается глубже, в пол клетки.
Это неправильно, неправильно, ничего не было, - но он трет свои губы, и у него нет сил избавиться от привкуса губ Гокудеры, его лучшего, черт возьми, друга!
Он не винит его, не хочет винить, Тсуна вовсе не обижен, просто ему впервые в жизни страшно, что он не может увидеть в душах людей их настоящих.
Все в порядке, все хорошо! - он уже кричит внутри, про себя, и в ушах отчаянно звенит отлаженная сталь голоса Хибари: «Никчемное травоядное».
Почему-то мысль о вожаке быстро охлаждает его голову, и он останавливается, запнувшись на сугробе. Оборачивается, но в бесконечно белом пространстве не видно ни серой шапки, ни коричневой куртки друга.
Где он? Мысли вновь начинают с паникой проноситься, и он не может ухватиться ни за одну и связать их воедино. Его руки трясутся, но он лишь сжимает их в кулаки и бежит обратно. Поворот, еще один, вот место, притоптанное ими... Но Гокудеры... нет.
Его словно и не существовало.
Тсуна вглядывается, наклоняясь и приседая, в следы на снегу, но... не видит. Они же были только что! И не могли же ему привидеться эти два ничем не омрачаемых дня! Он не сумасшедший, нет, не...
Тсуна сжимает зубы, отчаянно кусает губы, чувствуя терпкую кровь на языке, но не может сосредоточиться или собраться.
Все. Хорошо. Все в порядке.
Он облегченно выдыхает облако пара, когда понимает, что следы - вот они, он просто посмотрел не в ту дорогу, а это - всего лишь развилка. Не иллюзия же, верно?..
Тсунаеши успокаивается, но руки не подчиняются, продолжая все так же нервно трястись, не останавливаясь. Контроль над собственным телом безвозвратно утрачен, и ему остается лишь упасть на колени и переждать буквально пару минут.
Сердце пропускает ход, и грудь быстро сжимается от осознания того, что все-таки он натворил. Оттолкнул. Предал. Оставил, хотя говорил, что никогда не сделает этого даже под пытками. Че-е-ерт!
Щека страдает от напоров зубов еще раз, а Тсуна выплевывает кровь в белый снег. Он тут же проседает под горячими каплями, и Тсуна осознает, что уже может встать, не беспокоясь о трясущихся коленях.
- Все хорошо, все в порядке, успокойся, - бессвязно шепчет он, ободряя себя и потирая затекшие плечи.
Он обязательно найдет Гокудеру. Он не мог его оставить или бросить. И он найдет, извинится, попросит прощения, будет умолять простить его хоть на коленях и добьется своего. А потом они будут друзьями, как и раньше.
Тсуну словно обухом ударяет по голове, потому что он понимает. Что ничего «как раньше» не будет.
И надо принимать решение. Едино правильное.
Ведь компромисса не дано, и от его ответа зависит не только его дальнейшая жизнь, но и судьба его родного товарища, который был с ним с времен поступления в стаю, не бросая и оберегая от едких возгласов.
Все будет хорошо.
«Обещаю», да?
Тсуна грустно усмехается и встает, пристально вглядываясь в запутанные волчьи следы в глубоком слое снега.
Гокудера не хочет, чтобы его нашли. Но он обязательно вернется. Не может не вернуться.
Он должен. Он обещал.
Тсуна бредет по заснеженной тропе в бесконечном поле уже во второй раз. Он не торопится и все время оглядывается по сторонам, будто надеется кого-то увидеть. Но все тщетно.
Тсуна отгоняет от себя малейшие мысли о том, что будет, если Хаято не вернется. Он вернется, верит Тсуна, обязательно. И если потребуется, он тоже может его поцеловать, хотя все внутри противится этого. И переворачивается, сжимая грудную клетку.
Если Он признается, что любит, Тсуна не будет лгать или изворачиваться. Он примет эту правду и останется с другом. Он слишком боится его потерять, слишком к нему привязан, потому сделает все, чтобы удержать его рядом с собой. И он попробует, обязательно попробует сделать все так, чтобы влюбиться.
А что будет после?
Тсуна останавливается вновь, уставясь в небо.
Ему придется целовать Гокудеру, обнимать его, раскрывать перед ним душу и оголяться, обнажаться до малейших страхов и...
Тсуну выворачивает от одних только мыслей, и он отплевывается проглоченным на завтрак орехом.
Он не сможет. Он любит Гокудеру лишь как друга, готов отдать ради него жизнь, но дружеская привязанность не подразумевает продолжение отношений. Тсуна ему доверяет, позволяет защищать, спокойно может повернуться спиной и знать, что никогда не получит туда ножа. Однако сейчас Тсуна отчетливо чувствовал этот тупой заржавевший нож между лопатками. Там, где, чуть не дотянувшись, находится трепещущая живая душа.
Для того, чтобы полюбить кого-то, надо подходить ему по всем принципам, и если влюбляется один, то рано или поздно влюбляется и второй - Тсуна это знает, ему талдычили это с детства, но... Волк не может заставить полюбить себя уже влюбленного в другого.
Так неужели Тсуна тоже кого-то любит? Или это Гокудера надумал себе не пойми что? Ведь он вечный романтик, читающий много книг... Или же... они не волки?
Пф, нет, глупости. Внутренний волк согласно фыркает, вытирая заслезившиеся глаза лапой, осторожно, не задевая морду острыми изогнутыми когтями.
Как они не могут быть волками, если они умеют оборачиваться, если они перевертыши, в конце концов?
Так, так, все хорошо. Твои мысли не туда ведут тебя, Тсунаеши.
Он устало вздыхает и тут же выпускает весь воздух, накопившийся в легких.
Сейчас дело не в том, что произойдет с ними, а в том, осудят ли Тсуну или оправдают. Суд, без сомнения, справедлив, но что-то непонятное гложет его изнутри, не дает покоя...
Если правильно расставить приоритеты, выходит так, что сейчас он должен пулей нестись в Суд подавать заявку.
Ну что ж. Так и сделаем.
Пропуск в город сформирован почти сразу же, как только он приближается к заставе. Два угрюмых оборотня-медведя воззрились на новоприбывшего, после вручая ему светящийся пергамент.
- Перо есть? - глухо, отхаркиваясь, спрашивает первый.
- Да, - Тсуна кивает, пытаясь не отводить взгляд от подозрительных стражей.
- Тогда расписывайся, - прикрикивает второй.
- Не слишком-то вежливо, - бубнит Тсуна, но, покопавшись в рюкзаке, выуживает перо и черкает острым наконечником по запястью. Сразу же выступают капельки крови.
- Даже читать не будешь? - недоуменно хмыкает второй.
Тсуна не умеет читать. Он выучил лишь азы, устную речь освоил в совершенстве, но письменную... Ему гораздо проще прочесть то, что написано гномьим или саламандровым языком, но язык оборотней...
- Нет. - Отмахивается Тсуна. Риска все равно нет. Он минимален.
Он старательно выводит вензеля своих инициалов, смотря, чтобы не дрогнула рука и кровь не расплескалась на ценный пергамент. Когда последняя точка была прописана, пергамент вдруг скрутился и замерцал, а медведь дал ему деревянную карточку в руки.
- Ее надо повесить на шею.
Тсуна согласно кивает, продевая голову сквозь кольцо жесткой грубой веревки. Чужим, неклановцам, не позволено было даже дотрагиваться до чужой шеи, не говоря уж о простом продевании пропуска.
- В городе запрещены убийства. Как только у тебя возникнут мысли его реализовать, веревка на твоей шее затянется сразу и без промедлений. - Охранник говорит грубо и презрительно, оглядывая худого нахохлившегося паренька в тонкой куртенке. - Так что не вздумай что-либо учинить.
За Тсуной нет очереди, да и на глаз нет никого, кто бы мог еще занять этих говорливых стражей, так что ему остается лишь кивать и моргать через раз, чтобы не нарваться на оскал или недовольство.
- Пропуск надо постоянно обновлять, будешь приходить сюда каждую неделю.
- М-мне столько не нужно, - пробует улыбнуться Тсуна.
Не повезло. Медведи лишь ощериваются на его проявление дружелюбия, сразу давая понять, что подобного нахальничества со своей стороны не потерпят. Тсунаеши, скривившись, наклоняет голову ниже.
С этими парнями лучше не ссориться.
- Проходи.
Пергамент мигает, делится на две половины, одну из которых ему дают (там были написаны правила поведения в городе, и Тсуна всерьез намеревается их прочесть, улегшись на мягкую кровать в гостиничном номере), а другую оставляют себе. С его подписью, выведенной кровью.
Если что - его теперь могут с легкостью найти - непременное условие для проживания в этом городе. Оно снижает риски и позволяет уменьшить как круг подозреваемых, уличенных в происшествии, так и сократить преступную деятельность.
Никто не хочет быть пойманным.
Мысли о друге внезапно ввинтились в голову, но Тсуна тут же их отгоняет, кивнув стражам и пройдя сквозь дверь, покорно расступившуюся перед ним.
Там, где раньше было пустое белое пространство, теперь раскидывается огромный яркий город, захвативший Тсуну шумом и поглотивший его в шумящей толпе.
Он осторожно оглядывается, не видя привычного снега, снимает куртку и зажимает ее подмышкой, старательно обходя опасно накренившиеся лавки с фруктами, овощами, тканями. Он попал на городской базар.
- Па-а-адхади, па-а-акупай путева-а-ачки, - чрезмерное «аканье» и это нелепое стихотворение нервируют Тсуну, однако он ничего не может поделать - продавец не местный, и для языка оборотня у него действительно неплохо получается выговаривать сложные слова. - Па-а-а гора-а-аду!
Тсуна недолго раздумывает над предложением торговца и мысленно соглашается со смешливым волком, что он враз здесь потеряется, не в силах понять, где юг, где запад, а где вообще лево.
Проход в город давно закрылся, и Тсуне совсем неоткуда отталкиваться - толпа его закружила и унесла далеко от того места.
Но все же в сердце росточком радости появляется ощущение, что он не один, что эта толпа думает и движется, как единый большой слаженный механизм, и Тсуна с улыбкой вливается в него, позволяя нести себя течением живых масс прямо к этому улыбчивому брюнету.
- За сколько, - он пытается отдышаться. - Продаешь?
Меткий глаз окидывает запыхавшегося мальчонку и отвечает:
- Три своны.
- Три своны?! - ахает и возмущается одновременно Тсуна, вкусив нравы и законы рынка.
- А что не нра-а-авится? - парень подмигивает проходящей мимо белокурой красотке, которая, кокетничая, хихикает, и вновь поворачивается к своему покупателю. - Тогда-а-а две своны.
- Тридцать пень и не больше, - категоричен Тсуна, называя цену в десять раз меньше предложенной. Она, разумеется, тоже завышена, но зато округла - это, несомненно, польстит жителю города. - В честь грядущего праздника, - намекает на гостеприимство он, зная положенные традиции. В этом мире оборотней все крутится вокруг чисел, их местоположения, порядка. А потому делящееся на шесть число изрядно порадует умелого продавца.
- Тридца-а-ать шесть, - улыбается парень, и две татуировки на его щеке тоже растягиваются в улыбке, и Тсуна жмет ему руку, соглашаясь, доставая из рюкзака мешочек монет, которые скопил.
Он неловко отдает ему тридцать шесть пень, касаясь обнаженной ладони кончиками пальцев, а тот улыбчиво отдает ему замечательную и красочную карту города.
- Она-а-а са-а-а встроенным на-а-авигатором, позволит определить местоположение. Если на-а-ажмешь на кра-а-асные точки, перед тобой появятся изобра-а-ажения зданий. - Приятным баритоном оповещает черноволосый, сверкая черными глазами.
- Спасибо, - чуть склоняет голову Тсуна.
- Надеюсь, мы больше не встретимся, - церемонно отвечает торговец, тут же поворачиваясь широкой спиной к оборотню. - Мое имя Ланчия.
Доверяет. И не хочет, чтобы мы виделись в бою: как враги или как союзники, - догадывается Тсуна.
- Тсуна, - говорит он.
А иначе - зачем вообще видеться с неклановцами?
Тсуна оглядывается в поисках укромного уголка, чтобы была возможность, не подвергая опасности содержимое рюкзака, облокотиться и посмотреть, где же здесь находится Суд.
В последнее время он бывает в городах нечасто, а потому совершенно не запоминает все переулочки, площади и здания, полагаясь на друга... Нет, (Тсуна похлопал себя по щекам, забывая про карту в руке) не думай об этом.
Наконец он находит взглядом то, что искал, заприметив уголок у каменной теплого песчаного цвета стены, ничем не загороженный и скрытый от потайных глаз.
Он прорывается туда практически с боем, идя наперерез спешащим существам: все же там жили не только оборотни, хотя преимущественно, они.
Наконец, отдышавшись, он прислоняется к долгожданной стене и раскрывает, чуть тряхнув для оснастки, карту.
Ему определенно надо пойти сначала вперед - зеленая точка мигает - затем повернуть направо, там, где горит вывеска «Пивной боб», далее дойти до фонтана и пойти дальше (заодно и где фонтан выяснил), по желтым камням, которые приведут его именно туда, куда он и намеревается попасть - к Суду.
Лишь от одного слова становится страшно. Интересно, как он выглядит снаружи и изнутри?..
К сожалению, на карте эта точка не обозначена - видимо, посчитали богохульством вносить изображение. Ну и пусть.
Плечи Тсунаеши вздрогнули, но тут же опустились.
Ему еще не приходилось бывать в том здании, но Кея говорил, что ничего страшного в нем нет, и все вершится так, как и положено - правым дается свобода, лжецам, ворам и убийцам - тюрьма или скорая смерть или легкое наказание: депортация или на выбор пострадавшего (живого, естественно) что-либо другое.
Тсуна искренне надеется, что Судьи будут справедливы. Но он готов понести всю ответственность. Тем более Кея его обязательно защитит.
На его лице появляется робкая, непонятно откуда взявшаяся улыбка.
Здание Суда снаружи великолепно и идеально: высокое, тянущееся к небу - и как только Тсуна не мог увидеть его издали, не понять, что это оно и есть? - представляло собой строгий замок без украшений, без восседающих горгулий - хранителей порядка - и чашей весов.
Почему-то Тсуна чувствует себя разочарованным и обманутым, безуспешно пытаясь найти схожесть строения с рисунками и изображениями в книгах, стащенных у Кеи, и этим... зданием Суда.
Наивные мечты разбились, даже не осуществившись, и Тсуна тоже чувствует себя разбитым, ощущая, как разочарование остро колет сердце и душу.
Волк согласно тоненько завыл.
Тсуна улыбнулся.
Ему приходится буквально перебегать широкую дорогу, пища от страха, когда перед ним за секунду до столкновения останавливались самоуправляемые кареты и кэбы, лошади. Здесь нет никого, кто бы смог остановить или показывать направление движения, урегулировать его, и потоки несущихся средств передвижения просто так не останавливаются, лишь убыстряются, и Тсуна в который раз успевает подумать, как же здесь все изменилось.
Хотя он и бывал здесь, в именно этом городе, лишь два раза, когда только поступил в клан Хибари-сана. Неприятные воспоминания.
Он ежится, хотя на улице тепло. В городе вообще стоит лето, и Тсуна думает, что это все из-за магии и переноса. А вообще... не все ли равно? Это слишком сложно, чтобы все разнести по полочкам.
Наконец он достигает массивных ольховых дверей. Ольха по природе своей очень хрупкое дерево, однако под влиянием магии становится тверже металла, а потому просто постучать по ней нельзя, Тсуна это понимает.
Он забывает напрочь все инструкции Хибари, но лишь одно вертится у него в голове: надо расписаться и подать заявку на назначение времени.
Парнишке немного страшно, но он вновь и вновь обрыскивает глазами то, что может пригодиться.
Немного погодя к нему подходит какая-то женщина в черной мантии. У нее гладкое, не омраченное печалью и страданиями лицо, мягкие черты, тело, скрытое за полами хамра - одежды, сделанной из плотной кожи редких существ. Она ступает неспешно, кажется, будто плывет по воздуху. Тсуна поворачивается к ней и ждет, скрывая свой страх. Кажется, что она некий призрак из прошлого, но размыкающиеся тонкие бледные губы произносят слова:
- Возьми пергамент там. - Она указывает рукой на стоящий рядом столик на четырех ножках, не оставляя времени на «Выканье», сразу же переходя на дружелюбный тон.
Он послушно подходит, берет бланк и заполняет его, пытаясь вчитаться в слова. Ему помогает она же, размерно произнося слова: «Вы обратились к Нам, Высшим судьям, чтобы искупить свои грехи и восстановить нарушенный баланс равновесия. Просим Вас оставить свое сообщение на последней строке, указав имя, клан, расу и просьбу печатным шрифтом». Женщина улыбается ему, и ее красноватые волосы на минуту покрываются золотистым цветом солнца.
- Меня зовут Бьянки. Прошу Вас, напишите здесь.
- Б-благодарю. - От волнения у Тсуны пересыхают губы, и он быстро облизывает их языком. Это божественно чистое создание, и ему неудобно стоять перед ней в своей запыленной одежде. Поэтому он дожидается, пока она положит пергамент обратно на стол, и благоговейно проводит кончиками пальцев по местам, где она только что касалась.
Он неловко и быстро пишет, что оспаривает возможность самоубийства, описывая мотивы, приведшие его в город Мертвых. Приписывает, что находится под опекой Главнокомандующего западными землями Хибари Кеи, пишет свое имя, указывает расу - волк-оборотень.
Когда поворачивается, чтобы отдать пергамент Бьянки-саме, он видит, что она уже протягивает к нему руку - прекрасную, белую руку - и он думает, что сделал бы все возможное, чтобы она была ничем не запятнана до самой старости, смерти... вечности.
Она ласково улыбается ему и забирает листок, относя его к дверям и осторожно опуская в металлическую коробочку.
- Приходи завтра, в семь часов утра. - Ее лицо, когда она улыбается, не покрывается морщинами, а возле глаз кожа не собирается "лучиками", но Тсуна уверен, что отдал бы все, лишь бы она осталась неприкосновенной.
И душа всю оставшуюся дорогу пела, когда он, пошатываясь от нахлынувших чувств, бредет обратно, уже увидев гостиницу на другом конце города.
Он вновь проходит мимо фонтана, на котором сидит знакомая фигура.
Властная и одновременно обманчиво расслабленная.
И Тсуна не может поверить своим глазам и отшатывается, запинаясь о мостовую кладку.
Хибари Кея, что обязан был придти только завтра, смотрит на него в упор, сидя на рифленом бортике фонтана.
Словно укоряет за что-то, но одновременно и очень доволен.
И Тсунаеши совершенно не хочется узнавать, чем.
Он делает шаг, другой назад, пока не замечает смазанную тень и вдруг появившееся позади тепло не упирается и не греет ему спину. Его внезапно обхватывают руками и прижимают к себе, ловко делая подсечку под ноги и забирая обратно, к зданию Суда.
- Х-хибари-сан! - от испуга заикается Тсунаеши, отчаянно стараясь выбраться из совсем недружеских объятий.
- Тише, зверек, - шепчет ему Кея на ухо, слегка прикусывая самый кончик. - Будешь вырываться - камикорос.
И Тсунаеши послушно затихает, даже и не догадываясь, что его ждет неприятнейшее открытие и известие.
Ведь когда они - Кея с Тсунаеши на руках - доходят до здания Суда, Кея берет в руки листок, перед этим опустив ошеломленного Саваду на мостовую, и аккуратным почерком вписывает свое имя, кратко и лаконично излагая следом: «Вчера на базе Намимори были совершены жестокие убийства посредством взрывов. Прошу найти время для обговорения расследования. Из посторонних при мне будет член моей стаи - Тсунаеши Савада. Прошу Вас принять нас в одно время, так как это дело не требует отлагательств».
Тсунаеши смог прочитать это лишь потому, что как только Кея дописал, Бьянки-сама прочла его письмо вслух. Но этого ему вполне хватило для того, чтобы осесть на мостовую и бессмысленным взглядом уставиться в безмолвный камень.
В его дом кто-то забрался. И возможно, что некоторые друзья по... гибли.
Он уже не чувствовал, как его безвольное тело подняли вновь и, прижимая к груди, укутали в плащ, а затем понесли в гостиницу. Однако тепло дарило успокоение и счастье в душе. Поэтому Тсуна расслабился и позволил побыть себе чуточку слабым. Лишь на малое время. Теряясь в пространство и проваливаясь в сон, занятый друзьями и знакомыми, оставленными на базе. Кошмары уходят тут же, стоит лишь Хибари приложить холодную ладонь к горячему лбу Тсуны. Он будет оберегать сон своего маленького зверька.
Кея равномерно шел по дорожке, прижимая к себе того, кто неожиданно стал занимать все его мысли, и тихо улыбается уголками губ, чувствуя приятную тяжесть и податливость тела Тсунаеши.
Объяснения:
читать дальше1. Кея действительно должен был выйти через день после Тсуны - он так и планировал, однако из-за чрезвычайных обстоятельств (в след. главе) ему пришлось волком добираться до города. Он уже успел заметить их поцелуй и реакцию Тсуны, так же встретился с Гокудерой и поговорил с ним.
2. У Тсуны шок. Организм просто не может справиться с навалившимися на него проблемами. Не забывайте, что Тсуна еще ребенок - 17 лет по меркам оборотней - ничто. Да, Кее намного больше.
3. Те два медведя-оборотня - стражи порталов, ведущих в другие миры. Мир Анко - многослоен, а потому этот город (город Трёх, упоминается в зарисовках-фентези, однако события в этом фике происходят куда раньше) находится "над" планетой Анко.
4. Бьянки - оборотень.
Спасибо за внимание.
@темы: слэш, Хибари/Тсуна, яой, Izvrachenka, Успей сказать, 1827