Внимание!
среда, 05 марта 2014
В общем, я не удержалась и все же написала еще одну главу. Прошу простить за опоздание! Спасибо за отзывы! Наводящие вопросы Luky-chan помогли мне вновь разложить все по полочкам.
Объяснения автора в комментариях под главой.
читать дальше
Глава пятая
Смотри, как облаком живым
Фонтан сияющий клубится;
Как пламенеет, как дробится
Его на солнце влажный дым.
Лучом поднявшись к небу, он
Коснулся высоты заветной -
И снова пылью огнецветной
Ниспасть на землю осужден.
(Тютчев Ф.И., «Фонтан»)
Тсуна упорно идет вперед, ногами подбрасывая хлопья снега, лежащие на дороге, вверх. Ему ни о чем не хочется думать, да и мысли, приходящие в голову, абсолютно глупые и неправильные.
Он чувствует себя так, словно может усесться на корточки, обхватить голову руками, сдавить виски изо всей силы и кричать, умолять небо и поле вокруг него и срывать голос. Волк внутри уже отряхивается от оков заклинания, скулит, будто подбитая собака, и опускается, зарывается глубже, в пол клетки.
Это неправильно, неправильно, ничего не было, - но он трет свои губы, и у него нет сил избавиться от привкуса губ Гокудеры, его лучшего, черт возьми, друга!
Он не винит его, не хочет винить, Тсуна вовсе не обижен, просто ему впервые в жизни страшно, что он не может увидеть в душах людей их настоящих.
Все в порядке, все хорошо! - он уже кричит внутри, про себя, и в ушах отчаянно звенит отлаженная сталь голоса Хибари: «Никчемное травоядное».
Почему-то мысль о вожаке быстро охлаждает его голову, и он останавливается, запнувшись на сугробе. Оборачивается, но в бесконечно белом пространстве не видно ни серой шапки, ни коричневой куртки друга.
Где он? Мысли вновь начинают с паникой проноситься, и он не может ухватиться ни за одну и связать их воедино. Его руки трясутся, но он лишь сжимает их в кулаки и бежит обратно. Поворот, еще один, вот место, притоптанное ими... Но Гокудеры... нет.
Его словно и не существовало.
Тсуна вглядывается, наклоняясь и приседая, в следы на снегу, но... не видит. Они же были только что! И не могли же ему привидеться эти два ничем не омрачаемых дня! Он не сумасшедший, нет, не...
Тсуна сжимает зубы, отчаянно кусает губы, чувствуя терпкую кровь на языке, но не может сосредоточиться или собраться.
Все. Хорошо. Все в порядке.
Он облегченно выдыхает облако пара, когда понимает, что следы - вот они, он просто посмотрел не в ту дорогу, а это - всего лишь развилка. Не иллюзия же, верно?..
Тсунаеши успокаивается, но руки не подчиняются, продолжая все так же нервно трястись, не останавливаясь. Контроль над собственным телом безвозвратно утрачен, и ему остается лишь упасть на колени и переждать буквально пару минут.
Сердце пропускает ход, и грудь быстро сжимается от осознания того, что все-таки он натворил. Оттолкнул. Предал. Оставил, хотя говорил, что никогда не сделает этого даже под пытками. Че-е-ерт!
Щека страдает от напоров зубов еще раз, а Тсуна выплевывает кровь в белый снег. Он тут же проседает под горячими каплями, и Тсуна осознает, что уже может встать, не беспокоясь о трясущихся коленях.
- Все хорошо, все в порядке, успокойся, - бессвязно шепчет он, ободряя себя и потирая затекшие плечи.
Он обязательно найдет Гокудеру. Он не мог его оставить или бросить. И он найдет, извинится, попросит прощения, будет умолять простить его хоть на коленях и добьется своего. А потом они будут друзьями, как и раньше.
Тсуну словно обухом ударяет по голове, потому что он понимает. Что ничего «как раньше» не будет.
И надо принимать решение. Едино правильное.
Ведь компромисса не дано, и от его ответа зависит не только его дальнейшая жизнь, но и судьба его родного товарища, который был с ним с времен поступления в стаю, не бросая и оберегая от едких возгласов.
Все будет хорошо.
«Обещаю», да?
Тсуна грустно усмехается и встает, пристально вглядываясь в запутанные волчьи следы в глубоком слое снега.
Гокудера не хочет, чтобы его нашли. Но он обязательно вернется. Не может не вернуться.
Он должен. Он обещал.
***
Тсуна бредет по заснеженной тропе в бесконечном поле уже во второй раз. Он не торопится и все время оглядывается по сторонам, будто надеется кого-то увидеть. Но все тщетно.
Тсуна отгоняет от себя малейшие мысли о том, что будет, если Хаято не вернется. Он вернется, верит Тсуна, обязательно. И если потребуется, он тоже может его поцеловать, хотя все внутри противится этого. И переворачивается, сжимая грудную клетку.
Если Он признается, что любит, Тсуна не будет лгать или изворачиваться. Он примет эту правду и останется с другом. Он слишком боится его потерять, слишком к нему привязан, потому сделает все, чтобы удержать его рядом с собой. И он попробует, обязательно попробует сделать все так, чтобы влюбиться.
А что будет после?
Тсуна останавливается вновь, уставясь в небо.
Ему придется целовать Гокудеру, обнимать его, раскрывать перед ним душу и оголяться, обнажаться до малейших страхов и...
Тсуну выворачивает от одних только мыслей, и он отплевывается проглоченным на завтрак орехом.
Он не сможет. Он любит Гокудеру лишь как друга, готов отдать ради него жизнь, но дружеская привязанность не подразумевает продолжение отношений. Тсуна ему доверяет, позволяет защищать, спокойно может повернуться спиной и знать, что никогда не получит туда ножа. Однако сейчас Тсуна отчетливо чувствовал этот тупой заржавевший нож между лопатками. Там, где, чуть не дотянувшись, находится трепещущая живая душа.
Для того, чтобы полюбить кого-то, надо подходить ему по всем принципам, и если влюбляется один, то рано или поздно влюбляется и второй - Тсуна это знает, ему талдычили это с детства, но... Волк не может заставить полюбить себя уже влюбленного в другого.
Так неужели Тсуна тоже кого-то любит? Или это Гокудера надумал себе не пойми что? Ведь он вечный романтик, читающий много книг... Или же... они не волки?
Пф, нет, глупости. Внутренний волк согласно фыркает, вытирая заслезившиеся глаза лапой, осторожно, не задевая морду острыми изогнутыми когтями.
Как они не могут быть волками, если они умеют оборачиваться, если они перевертыши, в конце концов?
Так, так, все хорошо. Твои мысли не туда ведут тебя, Тсунаеши.
Он устало вздыхает и тут же выпускает весь воздух, накопившийся в легких.
Сейчас дело не в том, что произойдет с ними, а в том, осудят ли Тсуну или оправдают. Суд, без сомнения, справедлив, но что-то непонятное гложет его изнутри, не дает покоя...
Если правильно расставить приоритеты, выходит так, что сейчас он должен пулей нестись в Суд подавать заявку.
Ну что ж. Так и сделаем.
***
Пропуск в город сформирован почти сразу же, как только он приближается к заставе. Два угрюмых оборотня-медведя воззрились на новоприбывшего, после вручая ему светящийся пергамент.
- Перо есть? - глухо, отхаркиваясь, спрашивает первый.
- Да, - Тсуна кивает, пытаясь не отводить взгляд от подозрительных стражей.
- Тогда расписывайся, - прикрикивает второй.
- Не слишком-то вежливо, - бубнит Тсуна, но, покопавшись в рюкзаке, выуживает перо и черкает острым наконечником по запястью. Сразу же выступают капельки крови.
- Даже читать не будешь? - недоуменно хмыкает второй.
Тсуна не умеет читать. Он выучил лишь азы, устную речь освоил в совершенстве, но письменную... Ему гораздо проще прочесть то, что написано гномьим или саламандровым языком, но язык оборотней...
- Нет. - Отмахивается Тсуна. Риска все равно нет. Он минимален.
Он старательно выводит вензеля своих инициалов, смотря, чтобы не дрогнула рука и кровь не расплескалась на ценный пергамент. Когда последняя точка была прописана, пергамент вдруг скрутился и замерцал, а медведь дал ему деревянную карточку в руки.
- Ее надо повесить на шею.
Тсуна согласно кивает, продевая голову сквозь кольцо жесткой грубой веревки. Чужим, неклановцам, не позволено было даже дотрагиваться до чужой шеи, не говоря уж о простом продевании пропуска.
- В городе запрещены убийства. Как только у тебя возникнут мысли его реализовать, веревка на твоей шее затянется сразу и без промедлений. - Охранник говорит грубо и презрительно, оглядывая худого нахохлившегося паренька в тонкой куртенке. - Так что не вздумай что-либо учинить.
За Тсуной нет очереди, да и на глаз нет никого, кто бы мог еще занять этих говорливых стражей, так что ему остается лишь кивать и моргать через раз, чтобы не нарваться на оскал или недовольство.
- Пропуск надо постоянно обновлять, будешь приходить сюда каждую неделю.
- М-мне столько не нужно, - пробует улыбнуться Тсуна.
Не повезло. Медведи лишь ощериваются на его проявление дружелюбия, сразу давая понять, что подобного нахальничества со своей стороны не потерпят. Тсунаеши, скривившись, наклоняет голову ниже.
С этими парнями лучше не ссориться.
- Проходи.
Пергамент мигает, делится на две половины, одну из которых ему дают (там были написаны правила поведения в городе, и Тсуна всерьез намеревается их прочесть, улегшись на мягкую кровать в гостиничном номере), а другую оставляют себе. С его подписью, выведенной кровью.
Если что - его теперь могут с легкостью найти - непременное условие для проживания в этом городе. Оно снижает риски и позволяет уменьшить как круг подозреваемых, уличенных в происшествии, так и сократить преступную деятельность.
Никто не хочет быть пойманным.
Мысли о друге внезапно ввинтились в голову, но Тсуна тут же их отгоняет, кивнув стражам и пройдя сквозь дверь, покорно расступившуюся перед ним.
Там, где раньше было пустое белое пространство, теперь раскидывается огромный яркий город, захвативший Тсуну шумом и поглотивший его в шумящей толпе.
Он осторожно оглядывается, не видя привычного снега, снимает куртку и зажимает ее подмышкой, старательно обходя опасно накренившиеся лавки с фруктами, овощами, тканями. Он попал на городской базар.
- Па-а-адхади, па-а-акупай путева-а-ачки, - чрезмерное «аканье» и это нелепое стихотворение нервируют Тсуну, однако он ничего не может поделать - продавец не местный, и для языка оборотня у него действительно неплохо получается выговаривать сложные слова. - Па-а-а гора-а-аду!
Тсуна недолго раздумывает над предложением торговца и мысленно соглашается со смешливым волком, что он враз здесь потеряется, не в силах понять, где юг, где запад, а где вообще лево.
Проход в город давно закрылся, и Тсуне совсем неоткуда отталкиваться - толпа его закружила и унесла далеко от того места.
Но все же в сердце росточком радости появляется ощущение, что он не один, что эта толпа думает и движется, как единый большой слаженный механизм, и Тсуна с улыбкой вливается в него, позволяя нести себя течением живых масс прямо к этому улыбчивому брюнету.
- За сколько, - он пытается отдышаться. - Продаешь?
Меткий глаз окидывает запыхавшегося мальчонку и отвечает:
- Три своны.
- Три своны?! - ахает и возмущается одновременно Тсуна, вкусив нравы и законы рынка.
- А что не нра-а-авится? - парень подмигивает проходящей мимо белокурой красотке, которая, кокетничая, хихикает, и вновь поворачивается к своему покупателю. - Тогда-а-а две своны.
- Тридцать пень и не больше, - категоричен Тсуна, называя цену в десять раз меньше предложенной. Она, разумеется, тоже завышена, но зато округла - это, несомненно, польстит жителю города. - В честь грядущего праздника, - намекает на гостеприимство он, зная положенные традиции. В этом мире оборотней все крутится вокруг чисел, их местоположения, порядка. А потому делящееся на шесть число изрядно порадует умелого продавца.
- Тридца-а-ать шесть, - улыбается парень, и две татуировки на его щеке тоже растягиваются в улыбке, и Тсуна жмет ему руку, соглашаясь, доставая из рюкзака мешочек монет, которые скопил.
Он неловко отдает ему тридцать шесть пень, касаясь обнаженной ладони кончиками пальцев, а тот улыбчиво отдает ему замечательную и красочную карту города.
- Она-а-а са-а-а встроенным на-а-авигатором, позволит определить местоположение. Если на-а-ажмешь на кра-а-асные точки, перед тобой появятся изобра-а-ажения зданий. - Приятным баритоном оповещает черноволосый, сверкая черными глазами.
- Спасибо, - чуть склоняет голову Тсуна.
- Надеюсь, мы больше не встретимся, - церемонно отвечает торговец, тут же поворачиваясь широкой спиной к оборотню. - Мое имя Ланчия.
Доверяет. И не хочет, чтобы мы виделись в бою: как враги или как союзники, - догадывается Тсуна.
- Тсуна, - говорит он.
А иначе - зачем вообще видеться с неклановцами?
Тсуна оглядывается в поисках укромного уголка, чтобы была возможность, не подвергая опасности содержимое рюкзака, облокотиться и посмотреть, где же здесь находится Суд.
В последнее время он бывает в городах нечасто, а потому совершенно не запоминает все переулочки, площади и здания, полагаясь на друга... Нет, (Тсуна похлопал себя по щекам, забывая про карту в руке) не думай об этом.
Наконец он находит взглядом то, что искал, заприметив уголок у каменной теплого песчаного цвета стены, ничем не загороженный и скрытый от потайных глаз.
Он прорывается туда практически с боем, идя наперерез спешащим существам: все же там жили не только оборотни, хотя преимущественно, они.
Наконец, отдышавшись, он прислоняется к долгожданной стене и раскрывает, чуть тряхнув для оснастки, карту.
Ему определенно надо пойти сначала вперед - зеленая точка мигает - затем повернуть направо, там, где горит вывеска «Пивной боб», далее дойти до фонтана и пойти дальше (заодно и где фонтан выяснил), по желтым камням, которые приведут его именно туда, куда он и намеревается попасть - к Суду.
Лишь от одного слова становится страшно. Интересно, как он выглядит снаружи и изнутри?..
К сожалению, на карте эта точка не обозначена - видимо, посчитали богохульством вносить изображение. Ну и пусть.
Плечи Тсунаеши вздрогнули, но тут же опустились.
Ему еще не приходилось бывать в том здании, но Кея говорил, что ничего страшного в нем нет, и все вершится так, как и положено - правым дается свобода, лжецам, ворам и убийцам - тюрьма или скорая смерть или легкое наказание: депортация или на выбор пострадавшего (живого, естественно) что-либо другое.
Тсуна искренне надеется, что Судьи будут справедливы. Но он готов понести всю ответственность. Тем более Кея его обязательно защитит.
На его лице появляется робкая, непонятно откуда взявшаяся улыбка.
***
Здание Суда снаружи великолепно и идеально: высокое, тянущееся к небу - и как только Тсуна не мог увидеть его издали, не понять, что это оно и есть? - представляло собой строгий замок без украшений, без восседающих горгулий - хранителей порядка - и чашей весов.
Почему-то Тсуна чувствует себя разочарованным и обманутым, безуспешно пытаясь найти схожесть строения с рисунками и изображениями в книгах, стащенных у Кеи, и этим... зданием Суда.
Наивные мечты разбились, даже не осуществившись, и Тсуна тоже чувствует себя разбитым, ощущая, как разочарование остро колет сердце и душу.
Волк согласно тоненько завыл.
Тсуна улыбнулся.
Ему приходится буквально перебегать широкую дорогу, пища от страха, когда перед ним за секунду до столкновения останавливались самоуправляемые кареты и кэбы, лошади. Здесь нет никого, кто бы смог остановить или показывать направление движения, урегулировать его, и потоки несущихся средств передвижения просто так не останавливаются, лишь убыстряются, и Тсуна в который раз успевает подумать, как же здесь все изменилось.
Хотя он и бывал здесь, в именно этом городе, лишь два раза, когда только поступил в клан Хибари-сана. Неприятные воспоминания.
Он ежится, хотя на улице тепло. В городе вообще стоит лето, и Тсуна думает, что это все из-за магии и переноса. А вообще... не все ли равно? Это слишком сложно, чтобы все разнести по полочкам.
Наконец он достигает массивных ольховых дверей. Ольха по природе своей очень хрупкое дерево, однако под влиянием магии становится тверже металла, а потому просто постучать по ней нельзя, Тсуна это понимает.
Он забывает напрочь все инструкции Хибари, но лишь одно вертится у него в голове: надо расписаться и подать заявку на назначение времени.
Парнишке немного страшно, но он вновь и вновь обрыскивает глазами то, что может пригодиться.
Немного погодя к нему подходит какая-то женщина в черной мантии. У нее гладкое, не омраченное печалью и страданиями лицо, мягкие черты, тело, скрытое за полами хамра - одежды, сделанной из плотной кожи редких существ. Она ступает неспешно, кажется, будто плывет по воздуху. Тсуна поворачивается к ней и ждет, скрывая свой страх. Кажется, что она некий призрак из прошлого, но размыкающиеся тонкие бледные губы произносят слова:
- Возьми пергамент там. - Она указывает рукой на стоящий рядом столик на четырех ножках, не оставляя времени на «Выканье», сразу же переходя на дружелюбный тон.
Он послушно подходит, берет бланк и заполняет его, пытаясь вчитаться в слова. Ему помогает она же, размерно произнося слова: «Вы обратились к Нам, Высшим судьям, чтобы искупить свои грехи и восстановить нарушенный баланс равновесия. Просим Вас оставить свое сообщение на последней строке, указав имя, клан, расу и просьбу печатным шрифтом». Женщина улыбается ему, и ее красноватые волосы на минуту покрываются золотистым цветом солнца.
- Меня зовут Бьянки. Прошу Вас, напишите здесь.
- Б-благодарю. - От волнения у Тсуны пересыхают губы, и он быстро облизывает их языком. Это божественно чистое создание, и ему неудобно стоять перед ней в своей запыленной одежде. Поэтому он дожидается, пока она положит пергамент обратно на стол, и благоговейно проводит кончиками пальцев по местам, где она только что касалась.
Он неловко и быстро пишет, что оспаривает возможность самоубийства, описывая мотивы, приведшие его в город Мертвых. Приписывает, что находится под опекой Главнокомандующего западными землями Хибари Кеи, пишет свое имя, указывает расу - волк-оборотень.
Когда поворачивается, чтобы отдать пергамент Бьянки-саме, он видит, что она уже протягивает к нему руку - прекрасную, белую руку - и он думает, что сделал бы все возможное, чтобы она была ничем не запятнана до самой старости, смерти... вечности.
Она ласково улыбается ему и забирает листок, относя его к дверям и осторожно опуская в металлическую коробочку.
- Приходи завтра, в семь часов утра. - Ее лицо, когда она улыбается, не покрывается морщинами, а возле глаз кожа не собирается "лучиками", но Тсуна уверен, что отдал бы все, лишь бы она осталась неприкосновенной.
И душа всю оставшуюся дорогу пела, когда он, пошатываясь от нахлынувших чувств, бредет обратно, уже увидев гостиницу на другом конце города.
Он вновь проходит мимо фонтана, на котором сидит знакомая фигура.
Властная и одновременно обманчиво расслабленная.
И Тсуна не может поверить своим глазам и отшатывается, запинаясь о мостовую кладку.
Хибари Кея, что обязан был придти только завтра, смотрит на него в упор, сидя на рифленом бортике фонтана.
Словно укоряет за что-то, но одновременно и очень доволен.
И Тсунаеши совершенно не хочется узнавать, чем.
Он делает шаг, другой назад, пока не замечает смазанную тень и вдруг появившееся позади тепло не упирается и не греет ему спину. Его внезапно обхватывают руками и прижимают к себе, ловко делая подсечку под ноги и забирая обратно, к зданию Суда.
- Х-хибари-сан! - от испуга заикается Тсунаеши, отчаянно стараясь выбраться из совсем недружеских объятий.
- Тише, зверек, - шепчет ему Кея на ухо, слегка прикусывая самый кончик. - Будешь вырываться - камикорос.
И Тсунаеши послушно затихает, даже и не догадываясь, что его ждет неприятнейшее открытие и известие.
Ведь когда они - Кея с Тсунаеши на руках - доходят до здания Суда, Кея берет в руки листок, перед этим опустив ошеломленного Саваду на мостовую, и аккуратным почерком вписывает свое имя, кратко и лаконично излагая следом: «Вчера на базе Намимори были совершены жестокие убийства посредством взрывов. Прошу найти время для обговорения расследования. Из посторонних при мне будет член моей стаи - Тсунаеши Савада. Прошу Вас принять нас в одно время, так как это дело не требует отлагательств».
Тсунаеши смог прочитать это лишь потому, что как только Кея дописал, Бьянки-сама прочла его письмо вслух. Но этого ему вполне хватило для того, чтобы осесть на мостовую и бессмысленным взглядом уставиться в безмолвный камень.
В его дом кто-то забрался. И возможно, что некоторые друзья по... гибли.
Он уже не чувствовал, как его безвольное тело подняли вновь и, прижимая к груди, укутали в плащ, а затем понесли в гостиницу. Однако тепло дарило успокоение и счастье в душе. Поэтому Тсуна расслабился и позволил побыть себе чуточку слабым. Лишь на малое время. Теряясь в пространство и проваливаясь в сон, занятый друзьями и знакомыми, оставленными на базе. Кошмары уходят тут же, стоит лишь Хибари приложить холодную ладонь к горячему лбу Тсуны. Он будет оберегать сон своего маленького зверька.
Кея равномерно шел по дорожке, прижимая к себе того, кто неожиданно стал занимать все его мысли, и тихо улыбается уголками губ, чувствуя приятную тяжесть и податливость тела Тсунаеши.
Объяснения:
читать дальше1. Кея действительно должен был выйти через день после Тсуны - он так и планировал, однако из-за чрезвычайных обстоятельств (в след. главе) ему пришлось волком добираться до города. Он уже успел заметить их поцелуй и реакцию Тсуны, так же встретился с Гокудерой и поговорил с ним.
2. У Тсуны шок. Организм просто не может справиться с навалившимися на него проблемами. Не забывайте, что Тсуна еще ребенок - 17 лет по меркам оборотней - ничто. Да, Кее намного больше.
3. Те два медведя-оборотня - стражи порталов, ведущих в другие миры. Мир Анко - многослоен, а потому этот город (город Трёх, упоминается в зарисовках-фентези, однако события в этом фике происходят куда раньше) находится "над" планетой Анко.
4. Бьянки - оборотень.
Спасибо за внимание.
Объяснения автора в комментариях под главой.
читать дальше
Смотри, как облаком живым
Фонтан сияющий клубится;
Как пламенеет, как дробится
Его на солнце влажный дым.
Лучом поднявшись к небу, он
Коснулся высоты заветной -
И снова пылью огнецветной
Ниспасть на землю осужден.
(Тютчев Ф.И., «Фонтан»)
Тсуна упорно идет вперед, ногами подбрасывая хлопья снега, лежащие на дороге, вверх. Ему ни о чем не хочется думать, да и мысли, приходящие в голову, абсолютно глупые и неправильные.
Он чувствует себя так, словно может усесться на корточки, обхватить голову руками, сдавить виски изо всей силы и кричать, умолять небо и поле вокруг него и срывать голос. Волк внутри уже отряхивается от оков заклинания, скулит, будто подбитая собака, и опускается, зарывается глубже, в пол клетки.
Это неправильно, неправильно, ничего не было, - но он трет свои губы, и у него нет сил избавиться от привкуса губ Гокудеры, его лучшего, черт возьми, друга!
Он не винит его, не хочет винить, Тсуна вовсе не обижен, просто ему впервые в жизни страшно, что он не может увидеть в душах людей их настоящих.
Все в порядке, все хорошо! - он уже кричит внутри, про себя, и в ушах отчаянно звенит отлаженная сталь голоса Хибари: «Никчемное травоядное».
Почему-то мысль о вожаке быстро охлаждает его голову, и он останавливается, запнувшись на сугробе. Оборачивается, но в бесконечно белом пространстве не видно ни серой шапки, ни коричневой куртки друга.
Где он? Мысли вновь начинают с паникой проноситься, и он не может ухватиться ни за одну и связать их воедино. Его руки трясутся, но он лишь сжимает их в кулаки и бежит обратно. Поворот, еще один, вот место, притоптанное ими... Но Гокудеры... нет.
Его словно и не существовало.
Тсуна вглядывается, наклоняясь и приседая, в следы на снегу, но... не видит. Они же были только что! И не могли же ему привидеться эти два ничем не омрачаемых дня! Он не сумасшедший, нет, не...
Тсуна сжимает зубы, отчаянно кусает губы, чувствуя терпкую кровь на языке, но не может сосредоточиться или собраться.
Все. Хорошо. Все в порядке.
Он облегченно выдыхает облако пара, когда понимает, что следы - вот они, он просто посмотрел не в ту дорогу, а это - всего лишь развилка. Не иллюзия же, верно?..
Тсунаеши успокаивается, но руки не подчиняются, продолжая все так же нервно трястись, не останавливаясь. Контроль над собственным телом безвозвратно утрачен, и ему остается лишь упасть на колени и переждать буквально пару минут.
Сердце пропускает ход, и грудь быстро сжимается от осознания того, что все-таки он натворил. Оттолкнул. Предал. Оставил, хотя говорил, что никогда не сделает этого даже под пытками. Че-е-ерт!
Щека страдает от напоров зубов еще раз, а Тсуна выплевывает кровь в белый снег. Он тут же проседает под горячими каплями, и Тсуна осознает, что уже может встать, не беспокоясь о трясущихся коленях.
- Все хорошо, все в порядке, успокойся, - бессвязно шепчет он, ободряя себя и потирая затекшие плечи.
Он обязательно найдет Гокудеру. Он не мог его оставить или бросить. И он найдет, извинится, попросит прощения, будет умолять простить его хоть на коленях и добьется своего. А потом они будут друзьями, как и раньше.
Тсуну словно обухом ударяет по голове, потому что он понимает. Что ничего «как раньше» не будет.
И надо принимать решение. Едино правильное.
Ведь компромисса не дано, и от его ответа зависит не только его дальнейшая жизнь, но и судьба его родного товарища, который был с ним с времен поступления в стаю, не бросая и оберегая от едких возгласов.
Все будет хорошо.
«Обещаю», да?
Тсуна грустно усмехается и встает, пристально вглядываясь в запутанные волчьи следы в глубоком слое снега.
Гокудера не хочет, чтобы его нашли. Но он обязательно вернется. Не может не вернуться.
Он должен. Он обещал.
Тсуна бредет по заснеженной тропе в бесконечном поле уже во второй раз. Он не торопится и все время оглядывается по сторонам, будто надеется кого-то увидеть. Но все тщетно.
Тсуна отгоняет от себя малейшие мысли о том, что будет, если Хаято не вернется. Он вернется, верит Тсуна, обязательно. И если потребуется, он тоже может его поцеловать, хотя все внутри противится этого. И переворачивается, сжимая грудную клетку.
Если Он признается, что любит, Тсуна не будет лгать или изворачиваться. Он примет эту правду и останется с другом. Он слишком боится его потерять, слишком к нему привязан, потому сделает все, чтобы удержать его рядом с собой. И он попробует, обязательно попробует сделать все так, чтобы влюбиться.
А что будет после?
Тсуна останавливается вновь, уставясь в небо.
Ему придется целовать Гокудеру, обнимать его, раскрывать перед ним душу и оголяться, обнажаться до малейших страхов и...
Тсуну выворачивает от одних только мыслей, и он отплевывается проглоченным на завтрак орехом.
Он не сможет. Он любит Гокудеру лишь как друга, готов отдать ради него жизнь, но дружеская привязанность не подразумевает продолжение отношений. Тсуна ему доверяет, позволяет защищать, спокойно может повернуться спиной и знать, что никогда не получит туда ножа. Однако сейчас Тсуна отчетливо чувствовал этот тупой заржавевший нож между лопатками. Там, где, чуть не дотянувшись, находится трепещущая живая душа.
Для того, чтобы полюбить кого-то, надо подходить ему по всем принципам, и если влюбляется один, то рано или поздно влюбляется и второй - Тсуна это знает, ему талдычили это с детства, но... Волк не может заставить полюбить себя уже влюбленного в другого.
Так неужели Тсуна тоже кого-то любит? Или это Гокудера надумал себе не пойми что? Ведь он вечный романтик, читающий много книг... Или же... они не волки?
Пф, нет, глупости. Внутренний волк согласно фыркает, вытирая заслезившиеся глаза лапой, осторожно, не задевая морду острыми изогнутыми когтями.
Как они не могут быть волками, если они умеют оборачиваться, если они перевертыши, в конце концов?
Так, так, все хорошо. Твои мысли не туда ведут тебя, Тсунаеши.
Он устало вздыхает и тут же выпускает весь воздух, накопившийся в легких.
Сейчас дело не в том, что произойдет с ними, а в том, осудят ли Тсуну или оправдают. Суд, без сомнения, справедлив, но что-то непонятное гложет его изнутри, не дает покоя...
Если правильно расставить приоритеты, выходит так, что сейчас он должен пулей нестись в Суд подавать заявку.
Ну что ж. Так и сделаем.
Пропуск в город сформирован почти сразу же, как только он приближается к заставе. Два угрюмых оборотня-медведя воззрились на новоприбывшего, после вручая ему светящийся пергамент.
- Перо есть? - глухо, отхаркиваясь, спрашивает первый.
- Да, - Тсуна кивает, пытаясь не отводить взгляд от подозрительных стражей.
- Тогда расписывайся, - прикрикивает второй.
- Не слишком-то вежливо, - бубнит Тсуна, но, покопавшись в рюкзаке, выуживает перо и черкает острым наконечником по запястью. Сразу же выступают капельки крови.
- Даже читать не будешь? - недоуменно хмыкает второй.
Тсуна не умеет читать. Он выучил лишь азы, устную речь освоил в совершенстве, но письменную... Ему гораздо проще прочесть то, что написано гномьим или саламандровым языком, но язык оборотней...
- Нет. - Отмахивается Тсуна. Риска все равно нет. Он минимален.
Он старательно выводит вензеля своих инициалов, смотря, чтобы не дрогнула рука и кровь не расплескалась на ценный пергамент. Когда последняя точка была прописана, пергамент вдруг скрутился и замерцал, а медведь дал ему деревянную карточку в руки.
- Ее надо повесить на шею.
Тсуна согласно кивает, продевая голову сквозь кольцо жесткой грубой веревки. Чужим, неклановцам, не позволено было даже дотрагиваться до чужой шеи, не говоря уж о простом продевании пропуска.
- В городе запрещены убийства. Как только у тебя возникнут мысли его реализовать, веревка на твоей шее затянется сразу и без промедлений. - Охранник говорит грубо и презрительно, оглядывая худого нахохлившегося паренька в тонкой куртенке. - Так что не вздумай что-либо учинить.
За Тсуной нет очереди, да и на глаз нет никого, кто бы мог еще занять этих говорливых стражей, так что ему остается лишь кивать и моргать через раз, чтобы не нарваться на оскал или недовольство.
- Пропуск надо постоянно обновлять, будешь приходить сюда каждую неделю.
- М-мне столько не нужно, - пробует улыбнуться Тсуна.
Не повезло. Медведи лишь ощериваются на его проявление дружелюбия, сразу давая понять, что подобного нахальничества со своей стороны не потерпят. Тсунаеши, скривившись, наклоняет голову ниже.
С этими парнями лучше не ссориться.
- Проходи.
Пергамент мигает, делится на две половины, одну из которых ему дают (там были написаны правила поведения в городе, и Тсуна всерьез намеревается их прочесть, улегшись на мягкую кровать в гостиничном номере), а другую оставляют себе. С его подписью, выведенной кровью.
Если что - его теперь могут с легкостью найти - непременное условие для проживания в этом городе. Оно снижает риски и позволяет уменьшить как круг подозреваемых, уличенных в происшествии, так и сократить преступную деятельность.
Никто не хочет быть пойманным.
Мысли о друге внезапно ввинтились в голову, но Тсуна тут же их отгоняет, кивнув стражам и пройдя сквозь дверь, покорно расступившуюся перед ним.
Там, где раньше было пустое белое пространство, теперь раскидывается огромный яркий город, захвативший Тсуну шумом и поглотивший его в шумящей толпе.
Он осторожно оглядывается, не видя привычного снега, снимает куртку и зажимает ее подмышкой, старательно обходя опасно накренившиеся лавки с фруктами, овощами, тканями. Он попал на городской базар.
- Па-а-адхади, па-а-акупай путева-а-ачки, - чрезмерное «аканье» и это нелепое стихотворение нервируют Тсуну, однако он ничего не может поделать - продавец не местный, и для языка оборотня у него действительно неплохо получается выговаривать сложные слова. - Па-а-а гора-а-аду!
Тсуна недолго раздумывает над предложением торговца и мысленно соглашается со смешливым волком, что он враз здесь потеряется, не в силах понять, где юг, где запад, а где вообще лево.
Проход в город давно закрылся, и Тсуне совсем неоткуда отталкиваться - толпа его закружила и унесла далеко от того места.
Но все же в сердце росточком радости появляется ощущение, что он не один, что эта толпа думает и движется, как единый большой слаженный механизм, и Тсуна с улыбкой вливается в него, позволяя нести себя течением живых масс прямо к этому улыбчивому брюнету.
- За сколько, - он пытается отдышаться. - Продаешь?
Меткий глаз окидывает запыхавшегося мальчонку и отвечает:
- Три своны.
- Три своны?! - ахает и возмущается одновременно Тсуна, вкусив нравы и законы рынка.
- А что не нра-а-авится? - парень подмигивает проходящей мимо белокурой красотке, которая, кокетничая, хихикает, и вновь поворачивается к своему покупателю. - Тогда-а-а две своны.
- Тридцать пень и не больше, - категоричен Тсуна, называя цену в десять раз меньше предложенной. Она, разумеется, тоже завышена, но зато округла - это, несомненно, польстит жителю города. - В честь грядущего праздника, - намекает на гостеприимство он, зная положенные традиции. В этом мире оборотней все крутится вокруг чисел, их местоположения, порядка. А потому делящееся на шесть число изрядно порадует умелого продавца.
- Тридца-а-ать шесть, - улыбается парень, и две татуировки на его щеке тоже растягиваются в улыбке, и Тсуна жмет ему руку, соглашаясь, доставая из рюкзака мешочек монет, которые скопил.
Он неловко отдает ему тридцать шесть пень, касаясь обнаженной ладони кончиками пальцев, а тот улыбчиво отдает ему замечательную и красочную карту города.
- Она-а-а са-а-а встроенным на-а-авигатором, позволит определить местоположение. Если на-а-ажмешь на кра-а-асные точки, перед тобой появятся изобра-а-ажения зданий. - Приятным баритоном оповещает черноволосый, сверкая черными глазами.
- Спасибо, - чуть склоняет голову Тсуна.
- Надеюсь, мы больше не встретимся, - церемонно отвечает торговец, тут же поворачиваясь широкой спиной к оборотню. - Мое имя Ланчия.
Доверяет. И не хочет, чтобы мы виделись в бою: как враги или как союзники, - догадывается Тсуна.
- Тсуна, - говорит он.
А иначе - зачем вообще видеться с неклановцами?
Тсуна оглядывается в поисках укромного уголка, чтобы была возможность, не подвергая опасности содержимое рюкзака, облокотиться и посмотреть, где же здесь находится Суд.
В последнее время он бывает в городах нечасто, а потому совершенно не запоминает все переулочки, площади и здания, полагаясь на друга... Нет, (Тсуна похлопал себя по щекам, забывая про карту в руке) не думай об этом.
Наконец он находит взглядом то, что искал, заприметив уголок у каменной теплого песчаного цвета стены, ничем не загороженный и скрытый от потайных глаз.
Он прорывается туда практически с боем, идя наперерез спешащим существам: все же там жили не только оборотни, хотя преимущественно, они.
Наконец, отдышавшись, он прислоняется к долгожданной стене и раскрывает, чуть тряхнув для оснастки, карту.
Ему определенно надо пойти сначала вперед - зеленая точка мигает - затем повернуть направо, там, где горит вывеска «Пивной боб», далее дойти до фонтана и пойти дальше (заодно и где фонтан выяснил), по желтым камням, которые приведут его именно туда, куда он и намеревается попасть - к Суду.
Лишь от одного слова становится страшно. Интересно, как он выглядит снаружи и изнутри?..
К сожалению, на карте эта точка не обозначена - видимо, посчитали богохульством вносить изображение. Ну и пусть.
Плечи Тсунаеши вздрогнули, но тут же опустились.
Ему еще не приходилось бывать в том здании, но Кея говорил, что ничего страшного в нем нет, и все вершится так, как и положено - правым дается свобода, лжецам, ворам и убийцам - тюрьма или скорая смерть или легкое наказание: депортация или на выбор пострадавшего (живого, естественно) что-либо другое.
Тсуна искренне надеется, что Судьи будут справедливы. Но он готов понести всю ответственность. Тем более Кея его обязательно защитит.
На его лице появляется робкая, непонятно откуда взявшаяся улыбка.
Здание Суда снаружи великолепно и идеально: высокое, тянущееся к небу - и как только Тсуна не мог увидеть его издали, не понять, что это оно и есть? - представляло собой строгий замок без украшений, без восседающих горгулий - хранителей порядка - и чашей весов.
Почему-то Тсуна чувствует себя разочарованным и обманутым, безуспешно пытаясь найти схожесть строения с рисунками и изображениями в книгах, стащенных у Кеи, и этим... зданием Суда.
Наивные мечты разбились, даже не осуществившись, и Тсуна тоже чувствует себя разбитым, ощущая, как разочарование остро колет сердце и душу.
Волк согласно тоненько завыл.
Тсуна улыбнулся.
Ему приходится буквально перебегать широкую дорогу, пища от страха, когда перед ним за секунду до столкновения останавливались самоуправляемые кареты и кэбы, лошади. Здесь нет никого, кто бы смог остановить или показывать направление движения, урегулировать его, и потоки несущихся средств передвижения просто так не останавливаются, лишь убыстряются, и Тсуна в который раз успевает подумать, как же здесь все изменилось.
Хотя он и бывал здесь, в именно этом городе, лишь два раза, когда только поступил в клан Хибари-сана. Неприятные воспоминания.
Он ежится, хотя на улице тепло. В городе вообще стоит лето, и Тсуна думает, что это все из-за магии и переноса. А вообще... не все ли равно? Это слишком сложно, чтобы все разнести по полочкам.
Наконец он достигает массивных ольховых дверей. Ольха по природе своей очень хрупкое дерево, однако под влиянием магии становится тверже металла, а потому просто постучать по ней нельзя, Тсуна это понимает.
Он забывает напрочь все инструкции Хибари, но лишь одно вертится у него в голове: надо расписаться и подать заявку на назначение времени.
Парнишке немного страшно, но он вновь и вновь обрыскивает глазами то, что может пригодиться.
Немного погодя к нему подходит какая-то женщина в черной мантии. У нее гладкое, не омраченное печалью и страданиями лицо, мягкие черты, тело, скрытое за полами хамра - одежды, сделанной из плотной кожи редких существ. Она ступает неспешно, кажется, будто плывет по воздуху. Тсуна поворачивается к ней и ждет, скрывая свой страх. Кажется, что она некий призрак из прошлого, но размыкающиеся тонкие бледные губы произносят слова:
- Возьми пергамент там. - Она указывает рукой на стоящий рядом столик на четырех ножках, не оставляя времени на «Выканье», сразу же переходя на дружелюбный тон.
Он послушно подходит, берет бланк и заполняет его, пытаясь вчитаться в слова. Ему помогает она же, размерно произнося слова: «Вы обратились к Нам, Высшим судьям, чтобы искупить свои грехи и восстановить нарушенный баланс равновесия. Просим Вас оставить свое сообщение на последней строке, указав имя, клан, расу и просьбу печатным шрифтом». Женщина улыбается ему, и ее красноватые волосы на минуту покрываются золотистым цветом солнца.
- Меня зовут Бьянки. Прошу Вас, напишите здесь.
- Б-благодарю. - От волнения у Тсуны пересыхают губы, и он быстро облизывает их языком. Это божественно чистое создание, и ему неудобно стоять перед ней в своей запыленной одежде. Поэтому он дожидается, пока она положит пергамент обратно на стол, и благоговейно проводит кончиками пальцев по местам, где она только что касалась.
Он неловко и быстро пишет, что оспаривает возможность самоубийства, описывая мотивы, приведшие его в город Мертвых. Приписывает, что находится под опекой Главнокомандующего западными землями Хибари Кеи, пишет свое имя, указывает расу - волк-оборотень.
Когда поворачивается, чтобы отдать пергамент Бьянки-саме, он видит, что она уже протягивает к нему руку - прекрасную, белую руку - и он думает, что сделал бы все возможное, чтобы она была ничем не запятнана до самой старости, смерти... вечности.
Она ласково улыбается ему и забирает листок, относя его к дверям и осторожно опуская в металлическую коробочку.
- Приходи завтра, в семь часов утра. - Ее лицо, когда она улыбается, не покрывается морщинами, а возле глаз кожа не собирается "лучиками", но Тсуна уверен, что отдал бы все, лишь бы она осталась неприкосновенной.
И душа всю оставшуюся дорогу пела, когда он, пошатываясь от нахлынувших чувств, бредет обратно, уже увидев гостиницу на другом конце города.
Он вновь проходит мимо фонтана, на котором сидит знакомая фигура.
Властная и одновременно обманчиво расслабленная.
И Тсуна не может поверить своим глазам и отшатывается, запинаясь о мостовую кладку.
Хибари Кея, что обязан был придти только завтра, смотрит на него в упор, сидя на рифленом бортике фонтана.
Словно укоряет за что-то, но одновременно и очень доволен.
И Тсунаеши совершенно не хочется узнавать, чем.
Он делает шаг, другой назад, пока не замечает смазанную тень и вдруг появившееся позади тепло не упирается и не греет ему спину. Его внезапно обхватывают руками и прижимают к себе, ловко делая подсечку под ноги и забирая обратно, к зданию Суда.
- Х-хибари-сан! - от испуга заикается Тсунаеши, отчаянно стараясь выбраться из совсем недружеских объятий.
- Тише, зверек, - шепчет ему Кея на ухо, слегка прикусывая самый кончик. - Будешь вырываться - камикорос.
И Тсунаеши послушно затихает, даже и не догадываясь, что его ждет неприятнейшее открытие и известие.
Ведь когда они - Кея с Тсунаеши на руках - доходят до здания Суда, Кея берет в руки листок, перед этим опустив ошеломленного Саваду на мостовую, и аккуратным почерком вписывает свое имя, кратко и лаконично излагая следом: «Вчера на базе Намимори были совершены жестокие убийства посредством взрывов. Прошу найти время для обговорения расследования. Из посторонних при мне будет член моей стаи - Тсунаеши Савада. Прошу Вас принять нас в одно время, так как это дело не требует отлагательств».
Тсунаеши смог прочитать это лишь потому, что как только Кея дописал, Бьянки-сама прочла его письмо вслух. Но этого ему вполне хватило для того, чтобы осесть на мостовую и бессмысленным взглядом уставиться в безмолвный камень.
В его дом кто-то забрался. И возможно, что некоторые друзья по... гибли.
Он уже не чувствовал, как его безвольное тело подняли вновь и, прижимая к груди, укутали в плащ, а затем понесли в гостиницу. Однако тепло дарило успокоение и счастье в душе. Поэтому Тсуна расслабился и позволил побыть себе чуточку слабым. Лишь на малое время. Теряясь в пространство и проваливаясь в сон, занятый друзьями и знакомыми, оставленными на базе. Кошмары уходят тут же, стоит лишь Хибари приложить холодную ладонь к горячему лбу Тсуны. Он будет оберегать сон своего маленького зверька.
Кея равномерно шел по дорожке, прижимая к себе того, кто неожиданно стал занимать все его мысли, и тихо улыбается уголками губ, чувствуя приятную тяжесть и податливость тела Тсунаеши.
Объяснения:
читать дальше1. Кея действительно должен был выйти через день после Тсуны - он так и планировал, однако из-за чрезвычайных обстоятельств (в след. главе) ему пришлось волком добираться до города. Он уже успел заметить их поцелуй и реакцию Тсуны, так же встретился с Гокудерой и поговорил с ним.
2. У Тсуны шок. Организм просто не может справиться с навалившимися на него проблемами. Не забывайте, что Тсуна еще ребенок - 17 лет по меркам оборотней - ничто. Да, Кее намного больше.
3. Те два медведя-оборотня - стражи порталов, ведущих в другие миры. Мир Анко - многослоен, а потому этот город (город Трёх, упоминается в зарисовках-фентези, однако события в этом фике происходят куда раньше) находится "над" планетой Анко.
4. Бьянки - оборотень.
Спасибо за внимание.
@темы: слэш, Хибари/Тсуна, яой, Izvrachenka, Успей сказать, 1827
воскресенье, 02 марта 2014
Дорогая Колючка, замечательная А.n.jell_girl, искренняя Karin-Hitsugaya, глава была написана благодаря вам. Пойдет в качестве подарка к восьмому марта?
С третьим днем весны вас, читатели!
Предупреждение: односторонний 5927. Все под контролем.
При входе в лес рекомендуется включить Elder Scrolls Skyrim OST – Snowfall in Skyrim.
читать дальше
Дорогая Колючка, замечательная А.n.jell_girl, искренняя Karin-Hitsugaya, глава была написана благодаря вам. Пойдет в качестве подарка к восьмому марта? С третьим днем весны вас, читатели!
Предупреждение: односторонний 5927, френдзона. Треугольника не будет. Все под контролем.
Для легкости чтения есть музыка, тема каждого действия:
При входе в лес: Kashiwa Daisuke – Red Moon до слов «Дурман рассеивается, и зло отступает»
Со слов «На стоянке они пьют чай»: S.H.E – 心还是热的
Со слов «Долго нам еще?»: SHINee – 1000年、ずっとそばにいて
Со слов «Два дня прошли бесследно»: Dikta – Thank You
Примечания автора в комментариях под главой.
Приятного вам прочтения!
Глава четвертая
Фигурка, стоящая на ледяных ступенях и смотрящая в лес, поплотнее закутывается в легкую пуховую куртку, выданную ему казначеем.
Тсуна чихает, слегка подпрыгивает, стараясь не скатиться с лестницы, и обдает горячим дыханием замерзшие ладони, которые постепенно начинают согреваться. Кто бы знал, что зима будет такой аномальной...
- Десятый! - к оборачивающемуся и вцепляющему пальцы в ледяные перила Тсуне изо всех сил бежит, спотыкаясь, Гокудера.
Теплая улыбка появляется на губах, и Тсуна кричит в ответ:
- Гокудера-кун! - легко выдыхает облачко пара, чувствуя, как все тревоги постепенно исчезают, а горести остаются позади.
Ему дали шанс побыть вдали от дома на целых три дня, и он не собирается его пропускать.
Гокудера подбегает, но, не рассчитав расстояние, шумно поскальзывается на ледяной луже и начинает падать назад. Упасть ему не дает крепкая рука, подхватившая его за локоть и тянущая вперед. Гокудера чувствует себя неудобным до того момента, как Тсуна сам падает назад, невольно потянув его за собой.
Они рухают в ближайший сугроб, переглядываются и заливисто смеются, откидывая голову назад, чувствуя, как волосы становятся мокрыми и облепленными настойчивыми снежинками. Парни так и лежат в снегу, пытаясь унять смех и сбившееся дыхание.
- А я нам шапки принес, - произносит с широкой улыбкой Гокудера, махая правой рукой, в которой зажаты две шапки: одна серая, а вторая оранжевая.
- Ага, спасибо, Гокудера-кун, - отвечает Тсуна, перекатываясь и нависая над другом, пытаясь забрать свою.
Тот вдыхает запах разгоряченного тела Тсунаеши и послушно разжимает пальцы, давая другу отобрать у него серую шапку. Тсуна довольно приподнимается на локте и уверенно встает. Ноги - с удовольствием отмечает Тсуна - легко пружинят, не подводя владельца.
Гокудера, в свою очередь, жадно смотрит на малейшие движения друга, отмечая синяки на запястьях, которые на мгновение показываются из рукавов куртки, когда те задираются. Он не торопится вставать и, когда Тсуна с удивлением оборачивается, смотря через плечо на разлегшегося парня, только улыбается. Тсуна смешно кивает из стороны в сторону, цокает и, цепляя за рукав куртки друга, пытается поднять.
Поняв всю бесполезность попытки, он, не отрываясь, смотрит в нахальные серо-зеленые глаза и просит, наклонившись, практически шепчет:
- Гокудера-кун, поднимайся. Нам пора.
Тот стряхивает снег с волос и уверенно хватается за предложенную руку, рывком поднимаясь.
- Ты перепутал шапки, - произносит он, ненадолго умолкая.
Отбирает серую шапку у Тсуны и всучивает в руки оранжевую.
«Эта подходит, - думает с удовлетворением парень. - Серая - моя».
- Ну, хорошо, - неуверенно кивая. - Ладно. Нам пора? - вновь улыбаясь и заражая чем-то неуловимо теплым.
- Да. - Гокудера тихо кивнул, следуя за другом. Он будет его тенью. Оберегая, защищая от опасностей и не давая совершить безрассудные глупости.
Парень нахлобучивает шапку на серые волосы, поправляет рюкзак, свалившийся в пылу маленькой битвы, на плече и уверенно идет позади Тсуны, старательно запахивая куртку и ощущая легкость на душе.
Замечательно, что лишь он будет рядом с Тсуной все эти два дня.
Он ласково улыбается незаметившему этого другу и запрокидывает голову, неотрывно смотря на чистое синее небо.
Им действительно пора в путь. И не будь он Гокудерой Хаято, если не доставит Тсуну в целости и сохранности и не защитит его честь перед Судом.
***
Хибари зло сжимает зубы, неотрывно глядя вслед уходящим из Базы подросткам, идущим на тропу Жизни. Этот «друг» Тсуны слишком многое себе позволяет.
И, к вящему сожалению Кеи, Гокудера так и не почувствовал прожигающий взгляд на себе. А надо было бы поостеречься.
Ну и пусть валят.
Все равно через день ему тоже в путь. И когда он их догонит...
Пальцы неуверенно сползают с покрытого инеем стекла.
А что тогда произойдет?..
***
...Подростки неуверенно ступают в заснеженный лес, замолкая и больше не перебрасываясь друг с другом незначащими фразами. Здесь все чуждо путникам - Лес не принимает людей, оберегая волков - зверей. Перекидываться в Лесу запрещено - обман, принятый несколько веков назад подразумевает, что тропа Жизни сохранит лишь людей, Лес - волков. Если обман раскроется - баланс и равновесие нарушится и тропа низвергнется, уйдя под землю к саламандрам.
Висящие на деревьях снежинки и капли застывшей воды перешептываются, и тихий перезвон царит в воздухе, очаровывая и зовя ступить через камни дороги. Направиться вглубь леса... Что означало смерть.
Снег в сугробах прогибается под невидимыми шагами, хрустит еле слышно, на грани возникновения звука. Сердца покрываются холодом и нехорошим предчувствием. Кровь застывает и леденеет, но Тсуна сглатывает и берет друга за горячую ладонь. И тянет. Тянет к свету и жизни.
Им действительно пора в путь.
Лес обступает их и манит к себе.
Где-то, за заснеженными кустами, появляются светящиеся огоньки: красные, желтые... На белом отчетливо виднеются черные...
Магия словно окутывает пространство, а снег, спускающийся с высоких пушинстых облаков, мерцает и искрится в воздухе, подчиняется порывам ветра, оседает на одеждах...
Они не могут нарушить это молчание, таинственное и тянущее. Оно вытягивает душу, забирает ее к себе, и им нужно держаться вместе, чтобы не поддаться злу, таящемуся за волшебством...
Где-то они слышат крик, тонкий и пронзительный, где-то далеко отдается перезвоном высокий смех, и кажется, что смешок произнесен над ухом.
Тсуна тут же прикладывает свободную ладонь к виску, приказывая себе успокоиться и не слушать. Не слушать...
Гокудера мягко потирает замерзающие пальцы друга, отчего по тем расходятся маленькие уколы. Средний палец - сердце - растирает первым.
Если Тсуна поддастся искушению - то все пропало. Если солнце будет заморожено...
Посланницы зимы, ставшие врагами, пытаются пролезть под куртки, туда, где бьется горячее сердце. Они яростно желают остудить его, после забрав себе душу путника, обогревать ее холодом и поглотить покоем...
Возможно, они просто не понимают, не осознают, что делают и к чему их действия могут привести. Они крохотные, совсем родные, точно такие же, как те, на территории Базы. И от этого стремления убить и уничтожить становится грустно.
Тоска захватывает сердце, но Гокудера отчаянно дергает друга назад, который, покачнувшись, все же не успевает сделать этот шаг.
- Я уберегу тебя, - шепчет Хаято лихорадочно, обнимая Тсуну и прижимая его к себе. Тот не слышит - его глаза стеклянны - но он дышит, и облака пара (чуть теплого) судорожно вырываются из приоткрытого рта.
Тихий перезвон отзывается чуть ближе, и Гокудера видит прекраснейшее существо, которое когда-либо существовало. Тонкие плечи, прозрачное, из тончайших снежинок и обледеневших паутинок платье, хрупкие кости... Угрожающий оскал, который пытается казаться улыбкой, и мертвые глаза.
Оно тянет руку к ним, но Гокудера отчаянно мотает головой и подталкивает друга по направлению к уходящей дорожке.
- Тропа Жизни... - голос ломается и срывается, но Гокудера облизывает холодные пересохшие губы и продолжает, - Защити нас... Khorre... no mie. Sontrе paddyi... - Будь послушна, мы твои рабы.
Существо смеется и исчезает, и Хаято облегченно вздыхает, понимая, что самое главное миновало.
Магия кружится вокруг них мягким клубком, рассыпается на частички света и вновь собирается, нависая над головами, но не подчиняет, лишь отрезает от взгляда часть пути, что они уже миновали. Там клубится туман, белый-белый... Но это не снег. Это души, проглоченные зимой, жаждущие, чтобы их освободили из плена и затягивающие живых людей к себе в компанию. Они стонут, но Гокудера не слушает их неразборчивые слова, он внимательно смотрит в глаза Тсуны, приходящего в себя.
Они уже приобрели свой блеск, сначала потемнели, но возле радужки стали янтарными, с вкрапинками белого.
Кажется. Что он ненавидит белый.
- Все в порядке, - он улыбается и наваливается плечом на Гокудеру и, отдышавшись, идет уже самостоятельно, не оглядываясь по сторонам.
Дурман рассеивается, и зло отступает, даря свет.
Он, кажется, исходит от самого Тсуны, глаза которого смеются. Язык юрко облизывает падающую снежинку, а пальцы крепче переплетаются с пальцами друга.
Все будет хорошо. Ведь они вместе.
Гокудера ответно улыбается, и они идут неспешным шагом дальше, оставив страхи позади - Жизнь играет за них.
Неуверенно начинают петь птицы: их тонкие голоски сказочно раздаются, отражаясь от приветливо качающихся под легким ветерком деревьев, от висящих на них прозрачных сосулек, и волшебство уже ластится к путникам, а туман больше не кажется устрашающим. Их приняли, как родных. И они должны соответствовать порядкам и правилам, установленным в Лесу.
Даже если бы они сейчас направились в лес - уверен Тсуна - дорога мягко подтолкнула бы их обратно.
- Тсуна, - шепотом, пока не чувствуя в себе уверенности.
- Гокудера-кун, все хорошо. - Тсуна потрепал друга по щеке и, тряхнув плечом, поудобнее понес рюкзак, набитый самым необходимым.
- Десятый, вот скажи, - он догоняет ушедшего вперед Тсуну, старательно изгибая кочки на неровном пути. - Когда ты собираешься уходить?
- Мне остается три недели.
- Точно, - улыбается Хаято, морщась из-за стрекота оживших прозрачных насекомых - вариахов. - С кем ты?..
Он не успевает закончить предложение: Тсуна понимает его с полуслова и отвечает:
- Один.
- Но я!.. - он срывается на повышенный тон, но друг только хмурит брови и потирает лоб.
- Ты можешь пойти со мной, Гокудера-кун, но я не знаю, куда нам идти.
- Мы справимся, Десятый! - горячо шепчет Хаято, стараясь убедить Тсуну.
- Не сомневаюсь, - горькая усмешка. - Но я не могу быть уверенным точно, что мы найдем жилье и место, где никто не будет тыкать в нас пальцем.
- Но мы свободны. И никто не в праве противиться тому, что оборотни теперь имеют право переступать и на другие материки!
- Так-то оно так, да... Но... - Тсуна замолкает и чуть ускоряет шаг. Гокудера молча спешит за ним. - Понимаешь, от закона до людей огромная дорога. И мы не можем всучить в руки человека или, например, гоблина книжку с законами и приказать им любить нас, потому что так установил суд.
Он и сам это давно уже понял, и Тсуне не было нужды это объяснять.
Но как же он может сдаться, в тот момент, когда самому дорогому существу нужна помощь? Когда так необходима поддержка и безмолвные успокаивающие касания?
Гокудера дотрагивается до плеча Тсуны, и тот остывает, переходя на нормальный шаг.
- Мы не сможем скрывать нашу сущность, но мы можем и поселиться там, где никого нет.
- Начать с нуля, да? Это бесполезно.
- Я знаю, что тебе нужно общение! Мы можем обратиться к Природникам!..
- Нет, Гокудера-кун, нет. Прости.
Они еще долгое время идут в тишине. Первый уверен в друге, второй уверен в том, что пойдет за первым куда угодно, даже ценой собственной жизни.
Иногда Хаято очень жалеет, что просто не может признаться Тсуне. Возможно, он, родной и близкий, все же понял и постарался быть рядом, соединиться узами Брака, но... Гокудера - омега. Он создан для защиты своего Альфы, которого пока не может найти. Он, собственно, и не старается, думая, что и Тсуны под боком для его счастья вполне хватит.
И из этого новые проблемы возникают и возникают перед ними.
Ведь пойти против судьбы практически невозможно.
***
На стоянке они пьют чай из листьев дерева Шисс, которое наклонило к ним свои ветви, стряхнув снег и обнажив засушенные листочки.
Тсуна достает чашку с плотной крышкой, и когда он открывает ее, из посуды валит горячий пар воды.
Чай чуть теплый - они экономят горячее, собирая снег и засыпая его в чаши, но им хватает и этого, чтобы переждать внезапно настигнувшую их ночь. Словно в Лесу разом выключили весь свет. Звуки Ночи убаюкивают, дорога мягко стелет им, подкладывая сухие и теплые ветки вместо матрасов.
- Матушка Ночь, - они прижимают кулаки к груди и тут же их разжимают, позволяя ладоням свободно проскользнуть по телу и спокойно обвиснуть.
Гокудера вовсе не собирается упускать возможно последний шанс побыть с Тсуной, тем более, что три дня (один из которых, к слову, уже потерян) даровались ему как праздник, как шанс что-то изменить. Да, они встретят праздник Шести богов вместе, но это вовсе не означает, что в одиночестве.
И именно сейчас можно было не заглушать крохотную надежду и все же попытаться донести свои чувства до Тсуны. Пусть он их не примет, но... он хотя бы будет знать.
- Хватит ворочаться, Гокудера-кун, - хриплый со сна голос проникает сквозь темень и доносится до него тихо. Но он тут же вскидывается, отвечая:
- Ты замерз? Десятый, я у тебя что, опять одеяло отобрал? - он пытается вскочить, но ему не дают этого сделать, укутывая в одеяло поплотнее.
Тихий теплый смех.
- Нет-нет, что ты. Просто ты слишком долго лежишь в одной позе и боишься вздохнуть.
Рука Тсуны хватает его поперек живота и притягивает к себе. Теплый нос утыкается в волосы, и Тсуна тут же засыпает.
«Идея взять лишь одно одеяло была гениальной», - умудряется подумать Гокудера перед тем, как провалиться в спокойный сон, окутанный запахом Тсуны.
Но все равно - неизвестность и неловкие действия Тсуны выводят из себя. Потому что друг, не зная о его чувствах, сам того не понимая, делал очень больно искренне любящему его Гокудере.
Но обо всем этом можно подумать завтра.
Когда свет «включат» вновь и он сможет увидеть теплую улыбку Тсунаеши.
***
- Долго нам еще? - ноет Тсуна, пытаясь сохранить равновесие и балансируя на ветке, лежащей посреди широкой тропы.
- Ага, - шутит Гокудера, отзываясь.
Тсунаеши что-то бурчит себе под нос, а Хаято просто счастлив от осознания того, что он рядом, и тоже улыбается, и его рот растягивается до ушей.
- Знаешь, что, Тсуна? - вскрикивает внезапно Гокудера, притягивая к себе друга. - Давай наплюем буквально на все и позабудем проблемы?!
А после счастливо хохочет, отпускает и кидает в оторопевшего парня слепленный снежок.
В жизни действительно есть такие моменты, когда кажется, что выхода нет, но это не такой случай. Он сможет изменить этот мир.
Нет. Они смогут, поправил себя Гокудера, весело захихикав и пнув Тсуну в сугроб, наваливаясь сверху. Шуточная борьба продолжалась недолго, минут пять, но и этого хватило для того, чтобы поднять упавшее настроение расстроенному Тсуне.
- Спасибо. - Его глаза на самом деле сверкали.
И Гокудера тоже был счастлив.
***
Два дня прошли бесследно.
Исчезли, как дым. Как нежданный прощальный подарок, завернутый в хрустящую обложку, который быстро отобрали.
Они стоят на конце своего пути, оглядываясь назад и видя уходящую прочь тропу.
- Спасибо, дорога Жизни, - они прикладывают ладонь к груди и грустно улыбаются. Они уже успели привыкнуть к жителям этого маленького мира. - Спасибо за спасение и охрану. Мы скоро вновь придем к тебе.
После поворачиваются и, не останавливаясь, идут по направлению к городу. Им остается пройти совсем немного - лишь поле, укрытое хлопьями снега. Неожиданно в душе Гокудеры поднимается смутное волнение, перерастающее в ошеломляющую панику, и он дергает за рукав Тсуну на себя.
- Пожалуйста, прости... - шепчет он отчаянно, притягивая к себе друга и крепко обнимает его, не давая возможности уйти.
- Что такое, Гокудера-кун? - а тон, его тон... Всепрощающий и понимающий.
Черт!
В сердце волной поднимается жалость к себе, злость на себя и других людей, на природу и мир вокруг них, и он, уже не осознавая, что делает, впивается в губы Тсуны грубым поцелуем, который затем переходит в нежный и очень безысходный. Язык не проникает дальше, но Тсуна вырывается и ошарашенно смотрит на друга, судорожно вытирая губы и отходя на пару шагов назад, чуть запинаясь и лишь чудом не падая в сугроб, когда видит, что Гокудера пытается приблизиться.
- Не подходи! - он слишком испуган, чтобы понять, что причиняет боль Гокудере. - Не подходи ко мне, - продолжает он, успокаиваясь и утихомиривая бешено рвущееся сердце.
Он поворачивается и быстрым шагом уходит, практически срываясь на бег, не замечая мелькнувшей боли в глазах Хаято, того, как крепко он сжал куртку в месте, где находится душа.
Того, как серо-зеленые глаза заполняются слезами и как Гокудера оседает на холодную землю, сжимаясь в комок и обхватывая себя руками в попытке уменьшить боль и сохранить ускользающее тепло.
С третьим днем весны вас, читатели!Предупреждение: односторонний 5927. Все под контролем.
При входе в лес рекомендуется включить Elder Scrolls Skyrim OST – Snowfall in Skyrim.
читать дальше
Дорогая Колючка, замечательная А.n.jell_girl, искренняя Karin-Hitsugaya, глава была написана благодаря вам. Пойдет в качестве подарка к восьмому марта?
С третьим днем весны вас, читатели!Предупреждение: односторонний 5927, френдзона. Треугольника не будет. Все под контролем.
Для легкости чтения есть музыка, тема каждого действия:
При входе в лес: Kashiwa Daisuke – Red Moon до слов «Дурман рассеивается, и зло отступает»
Со слов «На стоянке они пьют чай»: S.H.E – 心还是热的
Со слов «Долго нам еще?»: SHINee – 1000年、ずっとそばにいて
Со слов «Два дня прошли бесследно»: Dikta – Thank You
Примечания автора в комментариях под главой.
Приятного вам прочтения!
Отойдет походкой шаткой,
Как лишенный куша вор.
У зимы свои повадки,
У зимы свои порядки,
Свой особенный надзор.
(Травнiкъ Т., «А зима не за горами...»)
Как лишенный куша вор.
У зимы свои повадки,
У зимы свои порядки,
Свой особенный надзор.
(Травнiкъ Т., «А зима не за горами...»)
Фигурка, стоящая на ледяных ступенях и смотрящая в лес, поплотнее закутывается в легкую пуховую куртку, выданную ему казначеем.
Тсуна чихает, слегка подпрыгивает, стараясь не скатиться с лестницы, и обдает горячим дыханием замерзшие ладони, которые постепенно начинают согреваться. Кто бы знал, что зима будет такой аномальной...
- Десятый! - к оборачивающемуся и вцепляющему пальцы в ледяные перила Тсуне изо всех сил бежит, спотыкаясь, Гокудера.
Теплая улыбка появляется на губах, и Тсуна кричит в ответ:
- Гокудера-кун! - легко выдыхает облачко пара, чувствуя, как все тревоги постепенно исчезают, а горести остаются позади.
Ему дали шанс побыть вдали от дома на целых три дня, и он не собирается его пропускать.
Гокудера подбегает, но, не рассчитав расстояние, шумно поскальзывается на ледяной луже и начинает падать назад. Упасть ему не дает крепкая рука, подхватившая его за локоть и тянущая вперед. Гокудера чувствует себя неудобным до того момента, как Тсуна сам падает назад, невольно потянув его за собой.
Они рухают в ближайший сугроб, переглядываются и заливисто смеются, откидывая голову назад, чувствуя, как волосы становятся мокрыми и облепленными настойчивыми снежинками. Парни так и лежат в снегу, пытаясь унять смех и сбившееся дыхание.
- А я нам шапки принес, - произносит с широкой улыбкой Гокудера, махая правой рукой, в которой зажаты две шапки: одна серая, а вторая оранжевая.
- Ага, спасибо, Гокудера-кун, - отвечает Тсуна, перекатываясь и нависая над другом, пытаясь забрать свою.
Тот вдыхает запах разгоряченного тела Тсунаеши и послушно разжимает пальцы, давая другу отобрать у него серую шапку. Тсуна довольно приподнимается на локте и уверенно встает. Ноги - с удовольствием отмечает Тсуна - легко пружинят, не подводя владельца.
Гокудера, в свою очередь, жадно смотрит на малейшие движения друга, отмечая синяки на запястьях, которые на мгновение показываются из рукавов куртки, когда те задираются. Он не торопится вставать и, когда Тсуна с удивлением оборачивается, смотря через плечо на разлегшегося парня, только улыбается. Тсуна смешно кивает из стороны в сторону, цокает и, цепляя за рукав куртки друга, пытается поднять.
Поняв всю бесполезность попытки, он, не отрываясь, смотрит в нахальные серо-зеленые глаза и просит, наклонившись, практически шепчет:
- Гокудера-кун, поднимайся. Нам пора.
Тот стряхивает снег с волос и уверенно хватается за предложенную руку, рывком поднимаясь.
- Ты перепутал шапки, - произносит он, ненадолго умолкая.
Отбирает серую шапку у Тсуны и всучивает в руки оранжевую.
«Эта подходит, - думает с удовлетворением парень. - Серая - моя».
- Ну, хорошо, - неуверенно кивая. - Ладно. Нам пора? - вновь улыбаясь и заражая чем-то неуловимо теплым.
- Да. - Гокудера тихо кивнул, следуя за другом. Он будет его тенью. Оберегая, защищая от опасностей и не давая совершить безрассудные глупости.
Парень нахлобучивает шапку на серые волосы, поправляет рюкзак, свалившийся в пылу маленькой битвы, на плече и уверенно идет позади Тсуны, старательно запахивая куртку и ощущая легкость на душе.
Замечательно, что лишь он будет рядом с Тсуной все эти два дня.
Он ласково улыбается незаметившему этого другу и запрокидывает голову, неотрывно смотря на чистое синее небо.
Им действительно пора в путь. И не будь он Гокудерой Хаято, если не доставит Тсуну в целости и сохранности и не защитит его честь перед Судом.
Хибари зло сжимает зубы, неотрывно глядя вслед уходящим из Базы подросткам, идущим на тропу Жизни. Этот «друг» Тсуны слишком многое себе позволяет.
И, к вящему сожалению Кеи, Гокудера так и не почувствовал прожигающий взгляд на себе. А надо было бы поостеречься.
Ну и пусть валят.
Все равно через день ему тоже в путь. И когда он их догонит...
Пальцы неуверенно сползают с покрытого инеем стекла.
А что тогда произойдет?..
...Подростки неуверенно ступают в заснеженный лес, замолкая и больше не перебрасываясь друг с другом незначащими фразами. Здесь все чуждо путникам - Лес не принимает людей, оберегая волков - зверей. Перекидываться в Лесу запрещено - обман, принятый несколько веков назад подразумевает, что тропа Жизни сохранит лишь людей, Лес - волков. Если обман раскроется - баланс и равновесие нарушится и тропа низвергнется, уйдя под землю к саламандрам.
Висящие на деревьях снежинки и капли застывшей воды перешептываются, и тихий перезвон царит в воздухе, очаровывая и зовя ступить через камни дороги. Направиться вглубь леса... Что означало смерть.
Снег в сугробах прогибается под невидимыми шагами, хрустит еле слышно, на грани возникновения звука. Сердца покрываются холодом и нехорошим предчувствием. Кровь застывает и леденеет, но Тсуна сглатывает и берет друга за горячую ладонь. И тянет. Тянет к свету и жизни.
Им действительно пора в путь.
Лес обступает их и манит к себе.
Где-то, за заснеженными кустами, появляются светящиеся огоньки: красные, желтые... На белом отчетливо виднеются черные...
Магия словно окутывает пространство, а снег, спускающийся с высоких пушинстых облаков, мерцает и искрится в воздухе, подчиняется порывам ветра, оседает на одеждах...
Они не могут нарушить это молчание, таинственное и тянущее. Оно вытягивает душу, забирает ее к себе, и им нужно держаться вместе, чтобы не поддаться злу, таящемуся за волшебством...
Где-то они слышат крик, тонкий и пронзительный, где-то далеко отдается перезвоном высокий смех, и кажется, что смешок произнесен над ухом.
Тсуна тут же прикладывает свободную ладонь к виску, приказывая себе успокоиться и не слушать. Не слушать...
Гокудера мягко потирает замерзающие пальцы друга, отчего по тем расходятся маленькие уколы. Средний палец - сердце - растирает первым.
Если Тсуна поддастся искушению - то все пропало. Если солнце будет заморожено...
Посланницы зимы, ставшие врагами, пытаются пролезть под куртки, туда, где бьется горячее сердце. Они яростно желают остудить его, после забрав себе душу путника, обогревать ее холодом и поглотить покоем...
Возможно, они просто не понимают, не осознают, что делают и к чему их действия могут привести. Они крохотные, совсем родные, точно такие же, как те, на территории Базы. И от этого стремления убить и уничтожить становится грустно.
Тоска захватывает сердце, но Гокудера отчаянно дергает друга назад, который, покачнувшись, все же не успевает сделать этот шаг.
- Я уберегу тебя, - шепчет Хаято лихорадочно, обнимая Тсуну и прижимая его к себе. Тот не слышит - его глаза стеклянны - но он дышит, и облака пара (чуть теплого) судорожно вырываются из приоткрытого рта.
Тихий перезвон отзывается чуть ближе, и Гокудера видит прекраснейшее существо, которое когда-либо существовало. Тонкие плечи, прозрачное, из тончайших снежинок и обледеневших паутинок платье, хрупкие кости... Угрожающий оскал, который пытается казаться улыбкой, и мертвые глаза.
Оно тянет руку к ним, но Гокудера отчаянно мотает головой и подталкивает друга по направлению к уходящей дорожке.
- Тропа Жизни... - голос ломается и срывается, но Гокудера облизывает холодные пересохшие губы и продолжает, - Защити нас... Khorre... no mie. Sontrе paddyi... - Будь послушна, мы твои рабы.
Существо смеется и исчезает, и Хаято облегченно вздыхает, понимая, что самое главное миновало.
Магия кружится вокруг них мягким клубком, рассыпается на частички света и вновь собирается, нависая над головами, но не подчиняет, лишь отрезает от взгляда часть пути, что они уже миновали. Там клубится туман, белый-белый... Но это не снег. Это души, проглоченные зимой, жаждущие, чтобы их освободили из плена и затягивающие живых людей к себе в компанию. Они стонут, но Гокудера не слушает их неразборчивые слова, он внимательно смотрит в глаза Тсуны, приходящего в себя.
Они уже приобрели свой блеск, сначала потемнели, но возле радужки стали янтарными, с вкрапинками белого.
Кажется. Что он ненавидит белый.
- Все в порядке, - он улыбается и наваливается плечом на Гокудеру и, отдышавшись, идет уже самостоятельно, не оглядываясь по сторонам.
Дурман рассеивается, и зло отступает, даря свет.
Он, кажется, исходит от самого Тсуны, глаза которого смеются. Язык юрко облизывает падающую снежинку, а пальцы крепче переплетаются с пальцами друга.
Все будет хорошо. Ведь они вместе.
Гокудера ответно улыбается, и они идут неспешным шагом дальше, оставив страхи позади - Жизнь играет за них.
Неуверенно начинают петь птицы: их тонкие голоски сказочно раздаются, отражаясь от приветливо качающихся под легким ветерком деревьев, от висящих на них прозрачных сосулек, и волшебство уже ластится к путникам, а туман больше не кажется устрашающим. Их приняли, как родных. И они должны соответствовать порядкам и правилам, установленным в Лесу.
Даже если бы они сейчас направились в лес - уверен Тсуна - дорога мягко подтолкнула бы их обратно.
- Тсуна, - шепотом, пока не чувствуя в себе уверенности.
- Гокудера-кун, все хорошо. - Тсуна потрепал друга по щеке и, тряхнув плечом, поудобнее понес рюкзак, набитый самым необходимым.
- Десятый, вот скажи, - он догоняет ушедшего вперед Тсуну, старательно изгибая кочки на неровном пути. - Когда ты собираешься уходить?
- Мне остается три недели.
- Точно, - улыбается Хаято, морщась из-за стрекота оживших прозрачных насекомых - вариахов. - С кем ты?..
Он не успевает закончить предложение: Тсуна понимает его с полуслова и отвечает:
- Один.
- Но я!.. - он срывается на повышенный тон, но друг только хмурит брови и потирает лоб.
- Ты можешь пойти со мной, Гокудера-кун, но я не знаю, куда нам идти.
- Мы справимся, Десятый! - горячо шепчет Хаято, стараясь убедить Тсуну.
- Не сомневаюсь, - горькая усмешка. - Но я не могу быть уверенным точно, что мы найдем жилье и место, где никто не будет тыкать в нас пальцем.
- Но мы свободны. И никто не в праве противиться тому, что оборотни теперь имеют право переступать и на другие материки!
- Так-то оно так, да... Но... - Тсуна замолкает и чуть ускоряет шаг. Гокудера молча спешит за ним. - Понимаешь, от закона до людей огромная дорога. И мы не можем всучить в руки человека или, например, гоблина книжку с законами и приказать им любить нас, потому что так установил суд.
Он и сам это давно уже понял, и Тсуне не было нужды это объяснять.
Но как же он может сдаться, в тот момент, когда самому дорогому существу нужна помощь? Когда так необходима поддержка и безмолвные успокаивающие касания?
Гокудера дотрагивается до плеча Тсуны, и тот остывает, переходя на нормальный шаг.
- Мы не сможем скрывать нашу сущность, но мы можем и поселиться там, где никого нет.
- Начать с нуля, да? Это бесполезно.
- Я знаю, что тебе нужно общение! Мы можем обратиться к Природникам!..
- Нет, Гокудера-кун, нет. Прости.
Они еще долгое время идут в тишине. Первый уверен в друге, второй уверен в том, что пойдет за первым куда угодно, даже ценой собственной жизни.
Иногда Хаято очень жалеет, что просто не может признаться Тсуне. Возможно, он, родной и близкий, все же понял и постарался быть рядом, соединиться узами Брака, но... Гокудера - омега. Он создан для защиты своего Альфы, которого пока не может найти. Он, собственно, и не старается, думая, что и Тсуны под боком для его счастья вполне хватит.
И из этого новые проблемы возникают и возникают перед ними.
Ведь пойти против судьбы практически невозможно.
На стоянке они пьют чай из листьев дерева Шисс, которое наклонило к ним свои ветви, стряхнув снег и обнажив засушенные листочки.
Тсуна достает чашку с плотной крышкой, и когда он открывает ее, из посуды валит горячий пар воды.
Чай чуть теплый - они экономят горячее, собирая снег и засыпая его в чаши, но им хватает и этого, чтобы переждать внезапно настигнувшую их ночь. Словно в Лесу разом выключили весь свет. Звуки Ночи убаюкивают, дорога мягко стелет им, подкладывая сухие и теплые ветки вместо матрасов.
- Матушка Ночь, - они прижимают кулаки к груди и тут же их разжимают, позволяя ладоням свободно проскользнуть по телу и спокойно обвиснуть.
Гокудера вовсе не собирается упускать возможно последний шанс побыть с Тсуной, тем более, что три дня (один из которых, к слову, уже потерян) даровались ему как праздник, как шанс что-то изменить. Да, они встретят праздник Шести богов вместе, но это вовсе не означает, что в одиночестве.
И именно сейчас можно было не заглушать крохотную надежду и все же попытаться донести свои чувства до Тсуны. Пусть он их не примет, но... он хотя бы будет знать.
- Хватит ворочаться, Гокудера-кун, - хриплый со сна голос проникает сквозь темень и доносится до него тихо. Но он тут же вскидывается, отвечая:
- Ты замерз? Десятый, я у тебя что, опять одеяло отобрал? - он пытается вскочить, но ему не дают этого сделать, укутывая в одеяло поплотнее.
Тихий теплый смех.
- Нет-нет, что ты. Просто ты слишком долго лежишь в одной позе и боишься вздохнуть.
Рука Тсуны хватает его поперек живота и притягивает к себе. Теплый нос утыкается в волосы, и Тсуна тут же засыпает.
«Идея взять лишь одно одеяло была гениальной», - умудряется подумать Гокудера перед тем, как провалиться в спокойный сон, окутанный запахом Тсуны.
Но все равно - неизвестность и неловкие действия Тсуны выводят из себя. Потому что друг, не зная о его чувствах, сам того не понимая, делал очень больно искренне любящему его Гокудере.
Но обо всем этом можно подумать завтра.
Когда свет «включат» вновь и он сможет увидеть теплую улыбку Тсунаеши.
- Долго нам еще? - ноет Тсуна, пытаясь сохранить равновесие и балансируя на ветке, лежащей посреди широкой тропы.
- Ага, - шутит Гокудера, отзываясь.
Тсунаеши что-то бурчит себе под нос, а Хаято просто счастлив от осознания того, что он рядом, и тоже улыбается, и его рот растягивается до ушей.
- Знаешь, что, Тсуна? - вскрикивает внезапно Гокудера, притягивая к себе друга. - Давай наплюем буквально на все и позабудем проблемы?!
А после счастливо хохочет, отпускает и кидает в оторопевшего парня слепленный снежок.
В жизни действительно есть такие моменты, когда кажется, что выхода нет, но это не такой случай. Он сможет изменить этот мир.
Нет. Они смогут, поправил себя Гокудера, весело захихикав и пнув Тсуну в сугроб, наваливаясь сверху. Шуточная борьба продолжалась недолго, минут пять, но и этого хватило для того, чтобы поднять упавшее настроение расстроенному Тсуне.
- Спасибо. - Его глаза на самом деле сверкали.
И Гокудера тоже был счастлив.
Два дня прошли бесследно.
Исчезли, как дым. Как нежданный прощальный подарок, завернутый в хрустящую обложку, который быстро отобрали.
Они стоят на конце своего пути, оглядываясь назад и видя уходящую прочь тропу.
- Спасибо, дорога Жизни, - они прикладывают ладонь к груди и грустно улыбаются. Они уже успели привыкнуть к жителям этого маленького мира. - Спасибо за спасение и охрану. Мы скоро вновь придем к тебе.
После поворачиваются и, не останавливаясь, идут по направлению к городу. Им остается пройти совсем немного - лишь поле, укрытое хлопьями снега. Неожиданно в душе Гокудеры поднимается смутное волнение, перерастающее в ошеломляющую панику, и он дергает за рукав Тсуну на себя.
- Пожалуйста, прости... - шепчет он отчаянно, притягивая к себе друга и крепко обнимает его, не давая возможности уйти.
- Что такое, Гокудера-кун? - а тон, его тон... Всепрощающий и понимающий.
Черт!
В сердце волной поднимается жалость к себе, злость на себя и других людей, на природу и мир вокруг них, и он, уже не осознавая, что делает, впивается в губы Тсуны грубым поцелуем, который затем переходит в нежный и очень безысходный. Язык не проникает дальше, но Тсуна вырывается и ошарашенно смотрит на друга, судорожно вытирая губы и отходя на пару шагов назад, чуть запинаясь и лишь чудом не падая в сугроб, когда видит, что Гокудера пытается приблизиться.
- Не подходи! - он слишком испуган, чтобы понять, что причиняет боль Гокудере. - Не подходи ко мне, - продолжает он, успокаиваясь и утихомиривая бешено рвущееся сердце.
Он поворачивается и быстрым шагом уходит, практически срываясь на бег, не замечая мелькнувшей боли в глазах Хаято, того, как крепко он сжал куртку в месте, где находится душа.
Того, как серо-зеленые глаза заполняются слезами и как Гокудера оседает на холодную землю, сжимаясь в комок и обхватывая себя руками в попытке уменьшить боль и сохранить ускользающее тепло.
@музыка: Elder Scrolls Skyrim OST – Snowfall in Skyrim.
@настроение: сказочное
@темы: слэш, 5927, зима, Хибари/Тсуна, набросок, яой, Izvrachenka, Успей сказать, 1827
пятница, 28 февраля 2014
По правде говоря, эта работа мне очень дорога, и я отчаянно пытаюсь, чтобы она меня не разочаровала.
Написала третью главу. Обновления, попытки и процесс написания четвертой - на этой неделе только для вас! Кто желает ознакомиться с первыми - прошу сюда ficbook.net/readfic/1546906.
читать дальшеОтдельное спасибо за помощь с главой Tsuna_Mukuro_Hibari_Bel_Fran.
Так же огромная благодарность dzenka за чудесный вдохновляющий перевод книги по Джонлоку.
Когда на площадях и в тишине келейной
Мы сходим медленно с ума,
Холодного и чистого рейнвейна
Предложит нам жестокая зима.
(Мандельштам О.Э.)
Свет медленно мигает, на несколько минут погаснув, и желтоватое освещение холодного железного коридора сменяется кромешной темнотой. Не видно ни зги, и Савада ненадолго останавливается, сбегая по лестнице, беспомощно вцепляясь в поручень.
Он не обладает мощным зрением, как кошки, но вполне может почувствовать колебание воздуха рядом с собой.
Он один. Пока. Волки, ночные жители, не должны бояться темноты - она их кормит, лелеет и защищает. Матушка Ночь подарила им острый нюх, способность видеть (даже незрячему). Но человека в Тсуне одолевает страх, ночные ужасы, кроющиеся в холодном и пустом коридоре, обитым непробиваемым железом, с которым даже Природнику не договориться.
Сердце забилось быстрее, но потом вновь пошло своим ходом. По крайней мере, ему так кажется. Нечего ему волноваться по пустякам. Просто электричество отключили ненадолго, а в коридоре нет окон. Да и кто тут, скажите, водится? Кроме его стаи – никого. И всем он, разумеется, доверяет. Ну разумеется...
Но отчего-то кожа на спине холодеет, а руки начинают потеть. Можно, в принципе, попробовать выпустить огонь, но кто скажет, что после такой вольности он сам останется жив?..
Чувства обострены до предела, тело становится натянутой пружиной, готовой распрямиться и дать отпор в случае опасности.
Тсуна все так же хватается за ледяные поручни и продолжает отгонять страхи, начинающие его одолевать. Глупые, но заполняющие голову и рисующие страшных существ, что кроются в самой Тьме. Внезапно кто-то хватает его за плечи, прижимая к горячему телу и не давая вырваться. Глаза у Савады закатываются, мелкая дрожь сотрясает его тело, он глухо вскрикивает, и свет зажигается вновь, отгоняя непрошеные ужасы.
Рядом с ним стоит тот, кому он более или менее доверяет. Во всяком случае, гораздо больше, чем кому-либо.
- Ты идиот... – приглушенный шепот.
Тело постепенно успокоилось, привыкая к неудобной позе. Савада больше не пробует кричать, судорожно улыбаясь уголками дрожащих губ.
- Тсунаеши. - Холодный голос с проскальзывающими в нем нотками... беспокойствия? - В чем дело?
- Как ты подошел, Хибари-сан? - Тсуна устало облокачивается о грудь Кеи, обнимающего его, и прикрывает глаза. Тот замолкает, его тело застывает, чувствуя чужое тепло, дрожь близкого и родного тела, которое нестерпимо хочется защитить... Савада старается никогда не показывать свои слабости: страхи или же нехватку душевных и физических сил. А здесь... какой-то выключенный свет пошатнул его кажущееся идеальным равновесие. Над ним не хочется ни подшучивать, ни насмехаться над еле заметной дрожью, скользящей по тонкой коже.
Кея вдыхает едва уловимый, скользящий от нюха хищника чистый запах волос травоядного. Кажется, так всегда пахли васильки, которые редко можно увидеть в этих краях. Раньше, как ему помнится, когда Тсуна только-только появился у него в клане, он пах сладкими ягодами. Земляника?.. Запах меняется несколько раз в жизни, по разным обстоятельствам, но васильки словно примешали с ягодам. Такой коктейль очень родной и привычный. Успокаивающий.
Когда Кея был маленьким, в городе Трех ему доводилось посетить лавку цветов, и всякий раз, когда он в нее заходил, его окутывало теплое облако легких запахов луговых цветов, тяжелых - роскошных роз, деревенских - роз и изысканно-простонародных, которых собирают лишь в горах у драконов, - гвоздик. Уютные васильки притягивали взгляд, неярких цветов, несложные для рисования, что считается (Хибари хмыкает) ужасом для цветов. Простые, но почему-то душа стремилась именно к ним, и частенько одиннадцатилетний мальчик, сидя на корточках, смотрел на них, находясь совсем близко к низкой полочке, на которой они обычно стояли, вдыхая воздушный скользящий аромат, а затем покупал какой-то неказистый букетик. Пестрые всегда пахли немного грубовато, тяжело, их будто можно было схватить в воздухе, нежные - обволакивающе и по-домашнему. И он всегда прижимал такой букетик к груди и глубоко вдыхал запах дешевых и родных цветов.
Кея обнимает Саваду крепче, носом утыкаясь в изгиб шеи. Как же он устал.
Тсуна неуверенно вдыхает внезапно накативший тяжелый запах и отстраняется, отталкивая казавшееся лучшей защитой кольцо рук, разжимая его и отходя назад, отступает на ступеньку ниже, едва слышно запинаясь.
- Так как ты меня нашел?
- Это было легко, - Хибари хмыкает, и его руки, недавно обнимавшие теплое мягкое тело, безвольно обвисают вдоль туловища. Он вовсе не собирается вдаваться в подробности логических доводов и делиться своими мыслями с этим травоядным. Чести такой удостоятся лишь те, кто будет с ним равен. Кея еще раз фырчит, походя на ежика или кролика. От такого слабого травоядного этого не дождешься, даже если придется жить лишние сто лет.
Прилив нежности закончился. И вместо обычных парней, близких друг к другу, в коридоре стоят извечные соперники. Если не сказать враги. Самый лучшие враги, которые безотчетно доверяют друг другу.
- Пройдем со мной в кабинет. Мне надо обсудить с тобой твое отправление в город.
Тсунаеши, не поднимая головы, кивает.
«Прости, Гокудера-кун, тебе нужно немного подождать». Хибари резко поворачивается на каблуках, кивком головы приказав следовать за ним. На другую лестницу, соединенную с этой. Ладони Савады, резко засунутые в карманы, сжимаются в кулаки.
Шаги по камню раздаются звонко - словно подбадривают - и Тсуна позволяет себе улыбнуться краешками губ. К черту все размышления, пусть они катятся вместе с дрожью! Да, он заперт, но он одновременно и свободен!.. Ему отчаянно хочется засмеяться, чтобы сдержать рвущиеся наружу чувства, но он не издает ни звука, продолжая следовать за Кеей.
Тот спускается с совершенно прямой спиной - военная выправка, его волосы колыхаются в воздухе, отдельные прядки выглянули из прилизанной прически, и теперь Тсуна имеет возможность наблюдать за их смешным подергиванием в такт шагам. Он все же тихо фыркает в свою ладонь, но натыкается на бинт и тут же отдергивает свою руку.
Случайно.
Но Кея боковым зрением все же замечает это рефлекторное движение и тут же отворачивается. «Ему плевать, - убеждает себя Тсуна. - И мне тоже».
Но подлое сердце все равно сжимается, не завися от трезвого рассудка и разума.
До носа доносится чудесный манящий запах выпечки - значит, они уже на втором этаже, рядом с Большой гостиной. Рот наполняется слюной, и не вовремя вспоминается, что он так ничего и не поел: ни у Шамала, ни в лазарете. Лишь бы живот не выда...
Громкий рычащий звук проносится по этажу, и Кея резко останавливается, в то время как Тсуна отчаянно краснеет, прижимая ладони к животу и чуть сгибаясь. Смешок раздается совсем рядом с ухом, и шепот, следующий за ним, не становится для шатена неожиданностью.
- Вао, да ты голодный.
Тсуна не может возразить после подобного выступления и лишь кивает, соглашаясь.
Но Кея и не собирается его кормить, специально проводя мимо кухни, мимо Большой гостиной, откуда доносятся звук удара посуды о посуду, громыхание поварешек, бой ложек о тарелки и... умопомрачительный запах только что испеченного хлеба. Забивает ноздри, ластится и... просит пойти, взять источник в руки и откусить, оторвать зубами мякиш вместе с хрустящей корочкой...
- Савада.
Тсуна дергается и лишь сейчас понимает, что остановился и помутневшим взглядом уставился на стену коридора, в то время как его ноги застыли и совсем его не слушаются.
Кея как-то устало вздыхает и дергает его в сторону кабинета, чуть ли не насильно таща за собой неуверенно упирающегося парня, не принимая во внимание ни попытки вырваться из захвата, ни размахивание и слабых ударов курткой, которую хочется отобрать и выбросить к чертовой матери. Кея не просто раздражен. Он в слепом бешенстве, которое течет по венам, бурля и вскипая там, где должна быть душа. Волк притих, не понимая, в чем дело, и это было к лучшему. Не хочется вызверяться еще и на нем. Когда он смотрел на обмотанные бинтами запястья, у него сжималось сердце, а волк противно завывал. К чему?
Но все негоже все выплескивать на волка. Достаточно будет одного Тсуны.
Нехорошая усмешка появляется на тонких губах.
Когда они входят в кабинет Хибари, Тсуна ненадолго замирает у порога, а затем все же переступает через него. Святая святых, в которую он раньше не допускался - не было повода.
Тсуна неловко переминается с ноги на ногу, наблюдая за тем, как Хибари носится по своему кабинету, как загнанный в угол зверь, то и дело поглядывая на него. Он срывает с себя пиджак, сначала небрежно комкая, а затем расправляя и аккуратно вешая на спинку черного кожаного кресла.
В обитом изнутри деревом кабинете царит уютный полумрак. Видимо, Кея очень любит дерево - его здесь огромное количество. Кажется, что даже лампы из него сделаны. Свет, падая из узкого окна сбоку от стола на поверхность, отражается. Здесь все вычищено до блеска и отполировано, Тсуна почти уверен, что этим распоряжается Кусакабе-сан. Представить себе Кею с тряпочкой в руках протирающего мебель...
Тсуна удержался от легкого фырканья, норовившего повиснуть в воздухе. В такой обстановке это было... небезопасно. К тому же Тсуна, привыкший определять настроение Хибари по его поведению (пригодился опыт избиения и тренировок), стоит смирно и не делает попыток ни удрать, ни шелохнуться, словно замерев на месте, ровно в таком же положении, как маленькая статуэтка наверху книжного шкафа позади рабочего места Кеи.
Это действительно как будто ему открыли часть своей души. Сюда явно не допускаются все, да и Тсуна здесь впервые, и он, как ребенок, на самом деле радуется такому малозначимому, но тем не менее приятному подарку.
Мысли о голоде уже выветрились из головы, и он любопытно рассматривает с широко распахнутыми глазами богатое и величавое убранство комнаты. Широкий стол, книжный шкаф с рукописями, язык названий которых Тсунаеши не знакомы, большая картина у двери, пол, выстланный темным деревом и... свет, мягко льющийся из окна.
Уютно, привычно и знакомо для оборотня, любящего природу. Что ни говори, а волки всегда предпочитают находиться как можно ближе к лесу, к родному защитнику и покровителю. Тсуна уже совсем скоро сможет вернуться в свой собственный маленький приземистый домик, к маме. Там они почти наверняка заварят чай, а Тсуна с Кьеко приготовит шашлык, щедро сдобренный специями.
Живот еще раз заныл.
И все равно в итоге Тсуна вернулся к мыслям о еде.
Хибари, остановившись и резко повернувшись к столу (чем изрядно напугал расслабившегося Тсуну), написал что-то в громоздкой, с ветхими страницами, пожелтевшей от старости книге, бурча под нос шипящие и рычащие заклинания.
И все же у Тсуны промелькнула мысль: «Зачем?».
Так как сесть ему не предлагают, а очень хочется, он отважно садится возле двери, подогнув одну ногу под себя, и пренебрежительно утыкается локтем в согнутую правую ногу, поддерживая голову. Его глаза все так же отслеживают перемещения Кеи, ставшие более спокойными.
Запястья немного покалывает, и Тсуна морщится, но не дает себе слабину - виноват он сам.
- Савада. Встань.
Приказ?
Тсуна поднимает бровь, не спеша исполнять требуемое.
- Сейчас откроется дверь, - раздраженно.
Тсуна закатил глаза, но встал, пытаясь не нарваться на затрещину. Телу и так за последнее время досталось, да и повод какой-то шуточный. Временное перемирие, обещает себе Тсуна, кивая и отходя в сторону.
Дверь действительно открывается, и в кабинет вплывают Тени, один - несет табуретку, другой - поднос с едой.
Он действительно не понимает, что происходит с его вожаком, но, тем не менее, покачиваясь, проходит к столу Хибари и усаживается перед ним на установленную табуретку. Без спинки - значит, хочет посмотреть его осанку и первичные эмоции, те, что не скрыть за мнимой расслабленностью. Это сильно усложняет задачу. Но не смертельно. А потому...
Тсуна бесцеремонно снимает крышку с блюда, стоящего на подносе на столе (самого!) Хибари-сана. Вдыхает запах курицы и облизывается.
Кея садится перед ним, вальяжно раскинувшись в своем стуле и не обращая внимания на торопливо сующего ножку в рот Тсуну. Он и вовсе устремляет взгляд в окно, запорошенное снегом, но Савада отчетливо ощущает этот оценивающий взгляд, проникающий насквозь, и волк тихо взвизгивает. Вроде бы опасности нет, однако это сверление и жесткое наблюдение за его поведением...
- Хибари-сан, пожалуйста, дайте поесть нормально.
Он не зажмуривается при откровенном хамстве и продолжает есть, чувствуя, как сок от сочной курицы стекает по подбородку. Тсуна промокает его салфетками, мило предложенными Кеей, который достал их из своего стола, выдвинув ящик. Подумать только! Он сидит в кабинете Хибари, есть курицу, которую заказали магическим способом, да еще и принесли ему ее Тени, и он при этом хамит...
- Извините, - добавляет он, подумав.
Ему не нужно глупое впечатление, что он не может быть благодарным. Может. Просто Хибари раздражает его одним своим присутствием.
Тот не обращает никакого внимания на Тсуну, однако волк скулит, чувствуя, как сверлят дырку в затылке Тсунаеши, который наклонился, чтобы вылизать тарелку.
- И правда, - шелест ткани. Тсуна отрывается и оказывается совсем близко с Кеей, который придвинулся к нему, сократив положенную приличную дистанцию. - Как собака.
Слова больно стегают по раскрывшемуся и оттаявшему сердцу Тсуны.
Он молча отстраняется и пытается бесшумно поставить тарелку на стол. Нестерпимо захотелось пойти в туалет, вывести наружу все проглоченное и съеденное, принятое в знак извинения и радушия. То, что он с благодарностью и прощением съел, оказалось еще одним поводом для насмешки.
На Хибари, уже сидящего ровно, взглянуло спокойное равнодушное лицо.
Хотя несколько секунд назад он отчетливо видел на нем отголоски боли.
Внутренний волк пытается залаять и прогрызть прутья, требуя успокоить парня.
Сила кружится вокруг них, скапливаясь над столом густой тучей. Они не пытаются ни побороть друг друга, ни подчинить. Просто чувства Тсунаеши, которые тот с отчаянием запихивает в глубину души, незаметно просочились наружу. А Кее и его волку это не давало покоя.
И он со всем своим жизненным опытом не может сказать, почему.
- Спасибо за угощение, Хибари-сан.
Мертвенный голос. Не злящийся, не истерический. В нем ничего не отражается, он не пытается высказать обиду или неудовольствие, и Кея хмурится, отчетливо пытаясь найти причину. По его плану все должно было идти совсем не так, а нарушение планов его раздражает. Даже если это не связано с этим отвратительно ломающим все законы травоядным.
- Не за что, Савада. - Поиграем, травоядное. И я прекрасно знаю, кто в итоге выиграет.
- Перейдем к делу? Я насытился, - Тсуна кивает на вылизанную тарелку.
- Пожалуй, - уголки губ растягиваются в улыбке.
Тсуна вздрагивает от омерзения, но все же остается на месте, хотя ему и хочется выйти, предварительно ударив это лицо и громко хлопнув дверью. Но тогда ему несдобровать.
Но ничего. Ведь скоро он и вовсе уйдет из стаи. И тогда все наладится. Обязательно.
Вера и надежда в душе вспыхивает и разливается теплым окутывающим огоньком по сердцу. Так будет правильно. И все обязательно его поймут. Ведь по-другому и быть не может.
А сейчас остается лишь стиснуть зубы и притвориться, что эти слова больно укололи в открытую душу совсем другого Тсуну. Ведь Хибари Кею этот Тсуна просто ненавидит. И это тоже правило, которое должно неукоснительно соблюдаться.
- Завтра ты отправляешься в городе Трех.
- Ясно.
- Ты можешь взять с собой одного оборотня. Экипировка своя. Огнестрельное оружие брать запрещено. Никаких ядов и дротиков. Лекарства моешь взять у Шамала. Еду только на два дня - таков путь к городу. - нейтрально вежливый и сухой тон. - Заночуешь в лесу. Амулеты не брать - по ним легко вычислить противника. Не брать так же никаких средств связи, книг, блокнотов. Возьми перо, им ты будешь расписываться кровью в договоре и пропуске города.
- Понял.
- Когда приходишь в город, сразу же, не тратя время на отдых, идешь к зданию Верховного суда и опускаешь заявку на принятие. На следующий день приходишь туда снова. Тебе назначат время, в которое тебя смогут осудить.
- Хорошо.
- Я иду сразу же за тобой, с разницей в один день. Иди неспешно - силы тебе пригодятся. - инструкции очевидные и обычные, и Тсуну ничем не выделяют среди остальных бет, и он доволен этим. - После того, как тебе назначат время, ты каждые два часа будешь выходить на Центральную площадь, не выделяйся. Я буду ждать там.
- Где мне переночевать?
- В гостинице. Она одна на весь город. Для оборотней. И, умоляю тебя, не ввязывайся в неприятности, - в голосе Хибари скользит едва заметная усталость. Но Тсуне совершенно его не жалко. Он даже как-то злорадствует, хотя совесть где-то и скребется тоненькими коготочками. - Я буду защищать тебя в любом случае, другое дело, если это вызовет пересуды между торговцами, поставляющими нам необходимое. Не хочу лишиться из-за какого-то мальчишки пропитания.
Тсуна молча проглатывает обиду.
- Хорошо. Я все понял.
Кея долгим нечитаемым взглядом смотрит на нахохлившегося и пытающего казаться взрослым парня и удовлетворенно кивает.
- Дорогу до города ты знаешь наизусть. Не отходи от тропы Жизни. Не купайся в озерах, не разводи костры, даже самые малейшие - духи не дремлют. Уверен, что и на тех землях обитают другие существа. И я не могу с уверенностью сказать, что это оборотни. - голос дрогнул, стоило лишь представить мальчишку с разодранным горлом. - Как бы ни было привлекательно и дружелюбно существо...
- ...Не приближаться к нему, - твердо заканчивает Тсуна.
Он запомнил это правило на всю свою жизнь, и даже сейчас все еще ошибается, не понимая, где доброта, а где ложь.
Но вожак усиленно его тренирует. И это в какой-то мере достойно уважения. Которое так и хочется запихать ему в горло.
- Молодец. Свободен.
Тсуна поднялся, отсалютовал, приложив кулак к сердцу, и вышел вон, раздираемый неуверенностью и болью.
Через некоторое время до Хибари доносится глухой удар о стену. Он понимающе усмехается, прикрыв глаза. Эти чувства ему совсем не нравятся.
Написала третью главу. Обновления, попытки и процесс написания четвертой - на этой неделе только для вас! Кто желает ознакомиться с первыми - прошу сюда ficbook.net/readfic/1546906.
читать дальшеОтдельное спасибо за помощь с главой Tsuna_Mukuro_Hibari_Bel_Fran.
Так же огромная благодарность dzenka за чудесный вдохновляющий перевод книги по Джонлоку.
Пролог
Когда на площадях и в тишине келейной
Мы сходим медленно с ума,
Холодного и чистого рейнвейна
Предложит нам жестокая зима.
(Мандельштам О.Э.)
Свет медленно мигает, на несколько минут погаснув, и желтоватое освещение холодного железного коридора сменяется кромешной темнотой. Не видно ни зги, и Савада ненадолго останавливается, сбегая по лестнице, беспомощно вцепляясь в поручень.
Он не обладает мощным зрением, как кошки, но вполне может почувствовать колебание воздуха рядом с собой.
Он один. Пока. Волки, ночные жители, не должны бояться темноты - она их кормит, лелеет и защищает. Матушка Ночь подарила им острый нюх, способность видеть (даже незрячему). Но человека в Тсуне одолевает страх, ночные ужасы, кроющиеся в холодном и пустом коридоре, обитым непробиваемым железом, с которым даже Природнику не договориться.
Сердце забилось быстрее, но потом вновь пошло своим ходом. По крайней мере, ему так кажется. Нечего ему волноваться по пустякам. Просто электричество отключили ненадолго, а в коридоре нет окон. Да и кто тут, скажите, водится? Кроме его стаи – никого. И всем он, разумеется, доверяет. Ну разумеется...
Но отчего-то кожа на спине холодеет, а руки начинают потеть. Можно, в принципе, попробовать выпустить огонь, но кто скажет, что после такой вольности он сам останется жив?..
Чувства обострены до предела, тело становится натянутой пружиной, готовой распрямиться и дать отпор в случае опасности.
Тсуна все так же хватается за ледяные поручни и продолжает отгонять страхи, начинающие его одолевать. Глупые, но заполняющие голову и рисующие страшных существ, что кроются в самой Тьме. Внезапно кто-то хватает его за плечи, прижимая к горячему телу и не давая вырваться. Глаза у Савады закатываются, мелкая дрожь сотрясает его тело, он глухо вскрикивает, и свет зажигается вновь, отгоняя непрошеные ужасы.
Рядом с ним стоит тот, кому он более или менее доверяет. Во всяком случае, гораздо больше, чем кому-либо.
- Ты идиот... – приглушенный шепот.
Тело постепенно успокоилось, привыкая к неудобной позе. Савада больше не пробует кричать, судорожно улыбаясь уголками дрожащих губ.
Глава 3, часть первая.
Я еще поживу на свете
и по-царски,
и по-цыгански.
Мир рассветом
меня приветит
и подарит
краски и сказки.
Жить и жить
в смеси красок и тени!
И не пасть
перед злом на колени!
(Карлен Акопян, без названия)
и по-царски,
и по-цыгански.
Мир рассветом
меня приветит
и подарит
краски и сказки.
Жить и жить
в смеси красок и тени!
И не пасть
перед злом на колени!
(Карлен Акопян, без названия)
- Тсунаеши. - Холодный голос с проскальзывающими в нем нотками... беспокойствия? - В чем дело?
- Как ты подошел, Хибари-сан? - Тсуна устало облокачивается о грудь Кеи, обнимающего его, и прикрывает глаза. Тот замолкает, его тело застывает, чувствуя чужое тепло, дрожь близкого и родного тела, которое нестерпимо хочется защитить... Савада старается никогда не показывать свои слабости: страхи или же нехватку душевных и физических сил. А здесь... какой-то выключенный свет пошатнул его кажущееся идеальным равновесие. Над ним не хочется ни подшучивать, ни насмехаться над еле заметной дрожью, скользящей по тонкой коже.
Кея вдыхает едва уловимый, скользящий от нюха хищника чистый запах волос травоядного. Кажется, так всегда пахли васильки, которые редко можно увидеть в этих краях. Раньше, как ему помнится, когда Тсуна только-только появился у него в клане, он пах сладкими ягодами. Земляника?.. Запах меняется несколько раз в жизни, по разным обстоятельствам, но васильки словно примешали с ягодам. Такой коктейль очень родной и привычный. Успокаивающий.
Когда Кея был маленьким, в городе Трех ему доводилось посетить лавку цветов, и всякий раз, когда он в нее заходил, его окутывало теплое облако легких запахов луговых цветов, тяжелых - роскошных роз, деревенских - роз и изысканно-простонародных, которых собирают лишь в горах у драконов, - гвоздик. Уютные васильки притягивали взгляд, неярких цветов, несложные для рисования, что считается (Хибари хмыкает) ужасом для цветов. Простые, но почему-то душа стремилась именно к ним, и частенько одиннадцатилетний мальчик, сидя на корточках, смотрел на них, находясь совсем близко к низкой полочке, на которой они обычно стояли, вдыхая воздушный скользящий аромат, а затем покупал какой-то неказистый букетик. Пестрые всегда пахли немного грубовато, тяжело, их будто можно было схватить в воздухе, нежные - обволакивающе и по-домашнему. И он всегда прижимал такой букетик к груди и глубоко вдыхал запах дешевых и родных цветов.
Кея обнимает Саваду крепче, носом утыкаясь в изгиб шеи. Как же он устал.
Тсуна неуверенно вдыхает внезапно накативший тяжелый запах и отстраняется, отталкивая казавшееся лучшей защитой кольцо рук, разжимая его и отходя назад, отступает на ступеньку ниже, едва слышно запинаясь.
- Так как ты меня нашел?
- Это было легко, - Хибари хмыкает, и его руки, недавно обнимавшие теплое мягкое тело, безвольно обвисают вдоль туловища. Он вовсе не собирается вдаваться в подробности логических доводов и делиться своими мыслями с этим травоядным. Чести такой удостоятся лишь те, кто будет с ним равен. Кея еще раз фырчит, походя на ежика или кролика. От такого слабого травоядного этого не дождешься, даже если придется жить лишние сто лет.
Прилив нежности закончился. И вместо обычных парней, близких друг к другу, в коридоре стоят извечные соперники. Если не сказать враги. Самый лучшие враги, которые безотчетно доверяют друг другу.
- Пройдем со мной в кабинет. Мне надо обсудить с тобой твое отправление в город.
Тсунаеши, не поднимая головы, кивает.
«Прости, Гокудера-кун, тебе нужно немного подождать». Хибари резко поворачивается на каблуках, кивком головы приказав следовать за ним. На другую лестницу, соединенную с этой. Ладони Савады, резко засунутые в карманы, сжимаются в кулаки.
Шаги по камню раздаются звонко - словно подбадривают - и Тсуна позволяет себе улыбнуться краешками губ. К черту все размышления, пусть они катятся вместе с дрожью! Да, он заперт, но он одновременно и свободен!.. Ему отчаянно хочется засмеяться, чтобы сдержать рвущиеся наружу чувства, но он не издает ни звука, продолжая следовать за Кеей.
Тот спускается с совершенно прямой спиной - военная выправка, его волосы колыхаются в воздухе, отдельные прядки выглянули из прилизанной прически, и теперь Тсуна имеет возможность наблюдать за их смешным подергиванием в такт шагам. Он все же тихо фыркает в свою ладонь, но натыкается на бинт и тут же отдергивает свою руку.
Случайно.
Но Кея боковым зрением все же замечает это рефлекторное движение и тут же отворачивается. «Ему плевать, - убеждает себя Тсуна. - И мне тоже».
Но подлое сердце все равно сжимается, не завися от трезвого рассудка и разума.
До носа доносится чудесный манящий запах выпечки - значит, они уже на втором этаже, рядом с Большой гостиной. Рот наполняется слюной, и не вовремя вспоминается, что он так ничего и не поел: ни у Шамала, ни в лазарете. Лишь бы живот не выда...
Громкий рычащий звук проносится по этажу, и Кея резко останавливается, в то время как Тсуна отчаянно краснеет, прижимая ладони к животу и чуть сгибаясь. Смешок раздается совсем рядом с ухом, и шепот, следующий за ним, не становится для шатена неожиданностью.
- Вао, да ты голодный.
Тсуна не может возразить после подобного выступления и лишь кивает, соглашаясь.
Но Кея и не собирается его кормить, специально проводя мимо кухни, мимо Большой гостиной, откуда доносятся звук удара посуды о посуду, громыхание поварешек, бой ложек о тарелки и... умопомрачительный запах только что испеченного хлеба. Забивает ноздри, ластится и... просит пойти, взять источник в руки и откусить, оторвать зубами мякиш вместе с хрустящей корочкой...
- Савада.
Тсуна дергается и лишь сейчас понимает, что остановился и помутневшим взглядом уставился на стену коридора, в то время как его ноги застыли и совсем его не слушаются.
Кея как-то устало вздыхает и дергает его в сторону кабинета, чуть ли не насильно таща за собой неуверенно упирающегося парня, не принимая во внимание ни попытки вырваться из захвата, ни размахивание и слабых ударов курткой, которую хочется отобрать и выбросить к чертовой матери. Кея не просто раздражен. Он в слепом бешенстве, которое течет по венам, бурля и вскипая там, где должна быть душа. Волк притих, не понимая, в чем дело, и это было к лучшему. Не хочется вызверяться еще и на нем. Когда он смотрел на обмотанные бинтами запястья, у него сжималось сердце, а волк противно завывал. К чему?
Но все негоже все выплескивать на волка. Достаточно будет одного Тсуны.
Нехорошая усмешка появляется на тонких губах.
***
Когда они входят в кабинет Хибари, Тсуна ненадолго замирает у порога, а затем все же переступает через него. Святая святых, в которую он раньше не допускался - не было повода.
Тсуна неловко переминается с ноги на ногу, наблюдая за тем, как Хибари носится по своему кабинету, как загнанный в угол зверь, то и дело поглядывая на него. Он срывает с себя пиджак, сначала небрежно комкая, а затем расправляя и аккуратно вешая на спинку черного кожаного кресла.
В обитом изнутри деревом кабинете царит уютный полумрак. Видимо, Кея очень любит дерево - его здесь огромное количество. Кажется, что даже лампы из него сделаны. Свет, падая из узкого окна сбоку от стола на поверхность, отражается. Здесь все вычищено до блеска и отполировано, Тсуна почти уверен, что этим распоряжается Кусакабе-сан. Представить себе Кею с тряпочкой в руках протирающего мебель...
Тсуна удержался от легкого фырканья, норовившего повиснуть в воздухе. В такой обстановке это было... небезопасно. К тому же Тсуна, привыкший определять настроение Хибари по его поведению (пригодился опыт избиения и тренировок), стоит смирно и не делает попыток ни удрать, ни шелохнуться, словно замерев на месте, ровно в таком же положении, как маленькая статуэтка наверху книжного шкафа позади рабочего места Кеи.
Это действительно как будто ему открыли часть своей души. Сюда явно не допускаются все, да и Тсуна здесь впервые, и он, как ребенок, на самом деле радуется такому малозначимому, но тем не менее приятному подарку.
Мысли о голоде уже выветрились из головы, и он любопытно рассматривает с широко распахнутыми глазами богатое и величавое убранство комнаты. Широкий стол, книжный шкаф с рукописями, язык названий которых Тсунаеши не знакомы, большая картина у двери, пол, выстланный темным деревом и... свет, мягко льющийся из окна.
Уютно, привычно и знакомо для оборотня, любящего природу. Что ни говори, а волки всегда предпочитают находиться как можно ближе к лесу, к родному защитнику и покровителю. Тсуна уже совсем скоро сможет вернуться в свой собственный маленький приземистый домик, к маме. Там они почти наверняка заварят чай, а Тсуна с Кьеко приготовит шашлык, щедро сдобренный специями.
Живот еще раз заныл.
И все равно в итоге Тсуна вернулся к мыслям о еде.
Хибари, остановившись и резко повернувшись к столу (чем изрядно напугал расслабившегося Тсуну), написал что-то в громоздкой, с ветхими страницами, пожелтевшей от старости книге, бурча под нос шипящие и рычащие заклинания.
И все же у Тсуны промелькнула мысль: «Зачем?».
Так как сесть ему не предлагают, а очень хочется, он отважно садится возле двери, подогнув одну ногу под себя, и пренебрежительно утыкается локтем в согнутую правую ногу, поддерживая голову. Его глаза все так же отслеживают перемещения Кеи, ставшие более спокойными.
Запястья немного покалывает, и Тсуна морщится, но не дает себе слабину - виноват он сам.
- Савада. Встань.
Приказ?
Тсуна поднимает бровь, не спеша исполнять требуемое.
- Сейчас откроется дверь, - раздраженно.
Тсуна закатил глаза, но встал, пытаясь не нарваться на затрещину. Телу и так за последнее время досталось, да и повод какой-то шуточный. Временное перемирие, обещает себе Тсуна, кивая и отходя в сторону.
Дверь действительно открывается, и в кабинет вплывают Тени, один - несет табуретку, другой - поднос с едой.
Он действительно не понимает, что происходит с его вожаком, но, тем не менее, покачиваясь, проходит к столу Хибари и усаживается перед ним на установленную табуретку. Без спинки - значит, хочет посмотреть его осанку и первичные эмоции, те, что не скрыть за мнимой расслабленностью. Это сильно усложняет задачу. Но не смертельно. А потому...
Тсуна бесцеремонно снимает крышку с блюда, стоящего на подносе на столе (самого!) Хибари-сана. Вдыхает запах курицы и облизывается.
Кея садится перед ним, вальяжно раскинувшись в своем стуле и не обращая внимания на торопливо сующего ножку в рот Тсуну. Он и вовсе устремляет взгляд в окно, запорошенное снегом, но Савада отчетливо ощущает этот оценивающий взгляд, проникающий насквозь, и волк тихо взвизгивает. Вроде бы опасности нет, однако это сверление и жесткое наблюдение за его поведением...
- Хибари-сан, пожалуйста, дайте поесть нормально.
Он не зажмуривается при откровенном хамстве и продолжает есть, чувствуя, как сок от сочной курицы стекает по подбородку. Тсуна промокает его салфетками, мило предложенными Кеей, который достал их из своего стола, выдвинув ящик. Подумать только! Он сидит в кабинете Хибари, есть курицу, которую заказали магическим способом, да еще и принесли ему ее Тени, и он при этом хамит...
- Извините, - добавляет он, подумав.
Ему не нужно глупое впечатление, что он не может быть благодарным. Может. Просто Хибари раздражает его одним своим присутствием.
Тот не обращает никакого внимания на Тсуну, однако волк скулит, чувствуя, как сверлят дырку в затылке Тсунаеши, который наклонился, чтобы вылизать тарелку.
- И правда, - шелест ткани. Тсуна отрывается и оказывается совсем близко с Кеей, который придвинулся к нему, сократив положенную приличную дистанцию. - Как собака.
Слова больно стегают по раскрывшемуся и оттаявшему сердцу Тсуны.
Он молча отстраняется и пытается бесшумно поставить тарелку на стол. Нестерпимо захотелось пойти в туалет, вывести наружу все проглоченное и съеденное, принятое в знак извинения и радушия. То, что он с благодарностью и прощением съел, оказалось еще одним поводом для насмешки.
На Хибари, уже сидящего ровно, взглянуло спокойное равнодушное лицо.
Хотя несколько секунд назад он отчетливо видел на нем отголоски боли.
Внутренний волк пытается залаять и прогрызть прутья, требуя успокоить парня.
Сила кружится вокруг них, скапливаясь над столом густой тучей. Они не пытаются ни побороть друг друга, ни подчинить. Просто чувства Тсунаеши, которые тот с отчаянием запихивает в глубину души, незаметно просочились наружу. А Кее и его волку это не давало покоя.
И он со всем своим жизненным опытом не может сказать, почему.
- Спасибо за угощение, Хибари-сан.
Мертвенный голос. Не злящийся, не истерический. В нем ничего не отражается, он не пытается высказать обиду или неудовольствие, и Кея хмурится, отчетливо пытаясь найти причину. По его плану все должно было идти совсем не так, а нарушение планов его раздражает. Даже если это не связано с этим отвратительно ломающим все законы травоядным.
- Не за что, Савада. - Поиграем, травоядное. И я прекрасно знаю, кто в итоге выиграет.
- Перейдем к делу? Я насытился, - Тсуна кивает на вылизанную тарелку.
- Пожалуй, - уголки губ растягиваются в улыбке.
Тсуна вздрагивает от омерзения, но все же остается на месте, хотя ему и хочется выйти, предварительно ударив это лицо и громко хлопнув дверью. Но тогда ему несдобровать.
Но ничего. Ведь скоро он и вовсе уйдет из стаи. И тогда все наладится. Обязательно.
Вера и надежда в душе вспыхивает и разливается теплым окутывающим огоньком по сердцу. Так будет правильно. И все обязательно его поймут. Ведь по-другому и быть не может.
А сейчас остается лишь стиснуть зубы и притвориться, что эти слова больно укололи в открытую душу совсем другого Тсуну. Ведь Хибари Кею этот Тсуна просто ненавидит. И это тоже правило, которое должно неукоснительно соблюдаться.
- Завтра ты отправляешься в городе Трех.
- Ясно.
- Ты можешь взять с собой одного оборотня. Экипировка своя. Огнестрельное оружие брать запрещено. Никаких ядов и дротиков. Лекарства моешь взять у Шамала. Еду только на два дня - таков путь к городу. - нейтрально вежливый и сухой тон. - Заночуешь в лесу. Амулеты не брать - по ним легко вычислить противника. Не брать так же никаких средств связи, книг, блокнотов. Возьми перо, им ты будешь расписываться кровью в договоре и пропуске города.
- Понял.
- Когда приходишь в город, сразу же, не тратя время на отдых, идешь к зданию Верховного суда и опускаешь заявку на принятие. На следующий день приходишь туда снова. Тебе назначат время, в которое тебя смогут осудить.
- Хорошо.
- Я иду сразу же за тобой, с разницей в один день. Иди неспешно - силы тебе пригодятся. - инструкции очевидные и обычные, и Тсуну ничем не выделяют среди остальных бет, и он доволен этим. - После того, как тебе назначат время, ты каждые два часа будешь выходить на Центральную площадь, не выделяйся. Я буду ждать там.
- Где мне переночевать?
- В гостинице. Она одна на весь город. Для оборотней. И, умоляю тебя, не ввязывайся в неприятности, - в голосе Хибари скользит едва заметная усталость. Но Тсуне совершенно его не жалко. Он даже как-то злорадствует, хотя совесть где-то и скребется тоненькими коготочками. - Я буду защищать тебя в любом случае, другое дело, если это вызовет пересуды между торговцами, поставляющими нам необходимое. Не хочу лишиться из-за какого-то мальчишки пропитания.
Тсуна молча проглатывает обиду.
- Хорошо. Я все понял.
Кея долгим нечитаемым взглядом смотрит на нахохлившегося и пытающего казаться взрослым парня и удовлетворенно кивает.
- Дорогу до города ты знаешь наизусть. Не отходи от тропы Жизни. Не купайся в озерах, не разводи костры, даже самые малейшие - духи не дремлют. Уверен, что и на тех землях обитают другие существа. И я не могу с уверенностью сказать, что это оборотни. - голос дрогнул, стоило лишь представить мальчишку с разодранным горлом. - Как бы ни было привлекательно и дружелюбно существо...
- ...Не приближаться к нему, - твердо заканчивает Тсуна.
Он запомнил это правило на всю свою жизнь, и даже сейчас все еще ошибается, не понимая, где доброта, а где ложь.
Но вожак усиленно его тренирует. И это в какой-то мере достойно уважения. Которое так и хочется запихать ему в горло.
- Молодец. Свободен.
Тсуна поднялся, отсалютовал, приложив кулак к сердцу, и вышел вон, раздираемый неуверенностью и болью.
Через некоторое время до Хибари доносится глухой удар о стену. Он понимающе усмехается, прикрыв глаза. Эти чувства ему совсем не нравятся.
@темы: слэш, яой, Izvrachenka, успей сказать
вторник, 05 ноября 2013
22:29
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра